— Прежде всею — предметность. А предметность — это и необходимость деталей. Без предметного осмысления невозможно по-настоящему оценить ситуацию, чтобы уверенно решать, что еще предпринять, не надеясь на доклады, обещания, программы, которые тебе дают. Он умел через детали оценивать суть дела и получать реальное представление, как процесс может пойти, какие результаты могут быть. Приведу такой пример: Косыгин очень тщательно готовился к заседаниям Совета Министров, особенно когда рассматривались серьезные проблемы. В аппарате Совмина были подобраны очень хорошие профессионалы — лесники, металлурги, цветники, химики, нефтяники…
Когда готовилось постановление ЦК, правительства о каком-то комплексе, отрасли, Алексей Николаевич тщательно работал с проектами решений, несколько раз собирал аппарат — самых низовых работников, которые этой темой занимались… Не приглашал больших руководителей, а встречался с теми, кто профессионально занимался этой темой. Ему докладывали суть, потом — по этапам, по блокам. Он во все детально вникал. Причем приучил, чтобы говорили откровенно. Если у тебя свое мнение, приводи аргументы, а не просто высказывай сомнение — этого он терпеть не мог! Если нет аргументов — то не суйся!
Словом, он всегда был прекрасно подготовлен к заседанию правительства. Министры знали это и боялись его вопросов, не смели врать, потому что он, основательно вникнув в дело, мог быстро вывести их на чистую воду. Обсуждение на правительстве было предметным и сущностным. Причем это не значило, что он приходил на обсуждение вопроса с загодя принятым решением. Иной раз получалось так, что на правительстве принимались другие решения, а не те, что были подготовлены. Или председатель правительства откладывал рассмотрение вопроса. «Давайте еще дополнительно послушаем», — обычно говорил Косыгин.
Встречи с Алексеем Николаевичем очень много дали мне как управленцу. Это хорошая школа: как рассматривать вопросы и формировать правильное решение, как его обосновать, аргументировать, как проводить обсуждение, чтобы не допустить ошибки. Это большая школа, особенно для производственника, у которого многое зависит от быстроты реакции.
Меня часто обвиняли в том, что я принимаю скоропалительные решения. Никогда я такие решения не принимал, предварительно не проработав варианты. И Косыгин не навязывал свое мнение. Он выслушивал всех, а потом подводил итог, имея в виду, что всегда кто-то из выступающих выскажет то, о чем ты думаешь. Он говорил: вот это, на мой взгляд, правильное предложение, давайте возьмем за основу предложение товарища Иванова. Это он часто делал. А его любимое выражение знаете?
— Пока нет.
— «Неужели у нас сообразиловки не хватит решить эту проблему?»
И вот еще что обращало внимание в стиле работы Косыгина. Многие руководители, секретари, члены Политбюро часто оперировали какими-то общеполитическими штампами, общими определениями. У Косыгина этого не было — разве когда это вызывалось естественным ходом мысли или в официальном выступлении. А так все по делу. Почти всегда в сухом остатке.
…Я благодарен судьбе за то, что она одарила меня встречами, совместной работой с такими выдающимися руководителями народного хозяйства, настоящими талантами, как Алексей Николаевич Косыгин, Алексей Кириллович Кортунов, Владимир Иванович Долгих, Вениамин Эммануилович Дымшиц…
Все, кто работал с Косыгиным, кому довелось готовить материалы к заседанию Совмина, президиума, непременно вспоминают знаменитый «предбанник». Так окрестили не какое-то помещение, а процедуру, которая предшествовала самому заседанию.
«Алексей Николаевич приглашал в свой кабинет всех специалистов, которые принимали участие в подготовке того или иного вопроса, — вспоминает Николай Андреевич Дергачев, четверть века проработавший в группе финансов, кредита, денежного обращения и цен Управления делами Совета Министров. — Мы рассаживались по обе стороны длинного стола. Косыгин предлагал высказать свои замечания или предложения, если таковые есть, а сам начинал читать проект постановления или распоряжения Совмина СССР.
Постоянным посетителем «предбанника» стал — по должности — и новый помощник Председателя Совета Министров СССР Игорь Игнатьевич Простяков. Ему запомнилось, как точно премьер отличал знание от полузнания, от желания пустить пыль в глаза.
— Вы это точно знаете? — переспрашивал он.
— Я должен уточнить, — случалось, отвечали ему, и это воспринималось как должное.
— Пожалуйста, уточните и доложите.
Это была повседневная работа государственного деятеля. Косыгин проигрывал все варианты. Он не любил, не принимал одношаговых решений, они обычно ведут в тупик».