Костры миров

– Вот уж кого не хватало, – пожаловался Люке. – Призраки призраками, а грязь на ногах понанесут настоящую, и счет их у нас недействителен.

– Зачем вам все это? – хмуро спросил Хенк.

Ханс медленно обвел взглядом джунгли:

– Как на Земле. Правда?

– Земля давно не такая.

Ханс, казалось, не слышал.

Он завелся на всю катушку.

Он задавал Хенку глупейшие вопросы и сам же отвечал на них, нудно при этом поясняя, что это именно Хенк ответил бы так. При всем этом Ханс успевал возвеличивать Межзвездное сообщество.

– Пока мы контролируем Крайние секторы, Хенк, влияние нашего сообщества практически безгранично. Когда мы ликвидируем паскудных протозид, Хенк, мы поставим точку в одной очень важной фразе.

– Чем они вам так насолили, эти протозиды?

– Ханс поставлял пылевые облака в район Тарапы-12, – пояснил за Ханса бармен. – Пылевые облака, если я не ошибаюсь, единственная жратва протозид. К тому же эти облака – единственное, на что они обращают внимание. Ханс – фанатик. Он живет своей работой звездного перегонщика. Никто лучше его не может распотрошить и перегнать на сотню световых лет настоящую глобулу – пылевую туманность. И вдруг эти твари… – бармен покосился на Хенка. – И вдруг эти протозиды бросают все и начинают куда-то уходить. Они даже не хотят жрать прекрасную жирную пыль, которой нагнал им Ханс. Мне-то на протозид наплевать, но вот у Ханса на подходе к Тарапе-12 застряло шикарное пылевое облако на десяток световых лет. Если его не пожрут протозиды, а, похоже, они этого не сделают, Ханса оштрафует звездный Патруль, – Люке не смог скрыть усмешку. – За умышленное засорение Нетипичной зоны.

– Но ведь Ханс выполняет задание Земли. Гонять пылевые облака вовсе не частное дело.

– Все так. Но Ханс – профессионал. Он классный перегонщик. Его нервируют такие заминки. Классный перегонщик, – пояснил Люке, – должен уметь предугадывать такие сбои.

– Как можно такое предугадать?

– Не знаю, – Люке наполнил чашку. – Когда протозиды направились под Формаут, некто Людвег сумел такое предугадать. Извини, Ханс, – повернулся он к перегонщику, – я говорю правду.

– Проклятые протозиды!

– Ты понимаешь, – еще обстоятельнее пустился в объяснения Люке, – Ханс пригнал этим тварям целую кучу облаков, а они вдруг бросили все и ушли! Он старался пригнать им как можно больше этой гнусной пыли, которая только засоряет пространство, а они так его подвели!

Хенк – свой парень, – сообщил Люке перегонщику. – Видишь, он приуныл. Он все понимает!

– Я вижу, – расчувствовался Ханс. – Таких парней, как Хенк, я чувствую сразу. И на этом стою, Хенк! Слышишь, Хенк? Ты мне нравишься, Хенк! Позволь, я поцелую тебя!

Плоские щучьи губы Ханса впрямь дотянулись до щеки Хенка.

Заунывно орала в джунглях какая-то птица, вдали взлетали и гасли ракеты. Призраки-путешественники, созданные воспаленным воображением Ханса, кажется, совсем сбились с пути.

– Я рад, Хенк, что ты так легко схватываешь любую проблему, – радовался звездный перегонщик. – Я рад, Хенк, что мы с тобой сидим посреди болота, как на настоящей Земле, и вместе обсуждаем поведение этих проклятых тварей. Завтра утром, Хенк, я проснусь, завтра, Хенк, я вспомню, что поцеловал тебя…

– …и меня вырвет! – негромко, но слышно закончил за Ханса Люке.

Они засмеялись, но Хенку стало не по себе. Знай Ханс о том, что случилось с ним, с Хенком, он вряд ли полез бы целоваться, особенно при его нелюбви к протозидам.

«Кто я?.. Протозид?..»

Хенк усмехнулся.

А почему нет? Разве он не пожалел приговоренного к уничтожению протозида? Разве он не оспаривал приказ Земли? Разве он не обманул Охотников?.. Ведь превращенного в пылевое облако протозида в любой момент можно вернуть в обычное состояние.

Почему я так поступил?

Хенк задумался.

«Ни Челышев, ни тем более Ханс не поступили бы так…»

Хенк внимательно прислушивался к своим ощущениям. Он искал в себе что-то такое, что подало бы пусть не сигнал, пусть всего лишь намек…

Но что? Что следует искать?

Он не знал. Собственная память не могла помочь Хенку. Но он упорно искал, он понимал – надо сейчас, именно сейчас и очень сильно всколыхнуть, взорвать привычные связки памяти, чтобы из взбаламученного, засоренного мелочами месива медленно поднялась, обнаруживая себя, какая-нибудь чужая начинка.

Он спохватился: «Что за бред?!»

А бармен продолжал жаловаться:

– Москиты! Опять москиты! Ханс, я запретил тебе создавать москитов.

– Они не кусаются, – фыркнул Ханс, не допуская бармена к климатической панели. – Зато Хенку нравится. Они здорово действуют на нервы. Правда, Хенк, эти москиты здорово действуют на нервы?

Хенк кивнул.

«Ум не снабжен врожденными идеями, как когда-то считали древние философы. Самый мощный компьютер не вместит в своей памяти все то, что помнит о кухне собственного дома самый обыкновенный земной ребенок: обстановку в ней, какие и где лежат вещи, что и когда может упасть, а что лучше вообще не трогать… Память не организуется в алфавитном, или в цифровом, или в каком-то сюжетном порядках, она извлекает свое содержимое путями поистине неисповедимыми, и если я, Хенк, надеюсь на случай, этот случай надо создать…»