Только когда казалось, что оба лагеря так и разбредутся, не попытавшись выяснить намерения друг друга, двое рыцарей-великанов, красовавшихся по обе стороны воина в пурпурном, вдруг подняли боевые трубы и затрубили так, словно созывали великое, рассеявшееся по огромному полю битвы войско. Они трубили и трубили, и мелодия их воинственного гимна показалась такой трогательно знакомой д’Артаньяну, такой призывной, что он не сдержался, пришпорил коня и ринулся прямо в центр клина.
Капитан Стомвель растерянно посмотрел ему вслед, оглянулся на своих солдат. Он так и не понял, что именно задумал этот безумец-мушкетер. Нанести визит вежливости? В одиночку ринуться против девяти германцев? Но когда он все же решил, что в любом случае обязан находиться рядом с графом, тот оглянулся и крикнул:
– Оставайтесь на месте, господа. Здесь боя не будет! Здесь будут объятия!
Д’Артаньян все еще не мог разглядеть лица того рыцаря, в пурпурном. Но он помнил боевые трубы саксонцев, которые еще совсем недавно будили его и баронессу Вайнцгардт. Ему даже казалось, что он узнал саксонцев-трубачей, сопровождавших Лили во время ее возвращения в Германию.
Но вот боевые трубы умолкли. И тут же сверкнули клинки оголенных для приветствия мечей.
– Это вы, граф д’Артаньян?!
– Кто же еще? Баронесса! Лили!
Прелестное, словно бы выточенное из белого мрамора лицо Лили оставалось горделиво невозмутимым; ярко очерченные губы – плотно сжатыми. Но глаза, глаза излучали такое неописуемое ликование, что его нельзя было скрыть ни за какой, даже саксонской, чопорностью. А ведь когда-то д’Артаньяна больше всего поражал холодный, почти отсутствующий взгляд Лили, придававший выражению ее лица убийственную нордическую надменность.
…И все же, благодаря какому чуду, какому везению, могла произойти эта невероятная встреча? Неужели только что он слышал не зов боевых труб, а зов судьбы? Д’Артаньяну вдруг вспомнилось, что в карете у него остались драгунский палаш и походная сумка погибшего брата Лили. И он взмолил небо, чтобы у девушки хватило силы воли не расспрашивать о брате в минуты их встречи, а затем и мужественно воспринять ту страшную весть, которую он неминуемо принесет в ее замок.
– Рада приветствовать вас, граф, во владениях баронов Вайнцгардтов, – проговорила Лили, так и не избавившись от своей саксонской надменности.
– Это невероятно, что мы оказались вблизи вашего замка, баронесса. На нас напали какие-то разбойники…
– Мне это известно.
– И мы основательно изменили свой маршрут.
– Разве для того, чтобы оказаться у меня в гостях, обязательно нужно дожидаться нападения шайки разбойников? – едва заметно улыбнулась Лили. – Если да… То будь же в таком случае благословенна эта шайка.
– Вы неподражаемы, баронесса! – не мог прийти в себя от восторга лейтенант мушкетеров.
– Зато вы и ваши друзья могут отдыхать в замке столько, сколько позволит им время. Потом я дам шестерых своих воинов, которые проведут вас через рейнские леса.
– Через рейнские леса, – почти мечтательно повторил д’Артаньян, словно речь шла не о пользующихся дурной славой дебрях, о которых ему уже приходилось слышать от обозников, а об Елисейских Полях или парижском пригороде Сен-Жермен, на лугах которого им предстоит прожить вместе несколько незабываемых дней.
– Со временем я постараюсь истребить все шайки в окрестных лесах, – заверила его баронесса. – А ваши обозы, как и сегодня, буду встречать приветственными голосами боевых труб.
– Лили, – мушкетер мельком взглянул на стоявших по обе стороны слуг баронессы, и те отвели взгляд, развернули коней и умчались к замку. – Вы божественны, Лили.
«И да простит мне Бог все мои увлечения другими женщинами, – торжественно добавил он про себя, будто слова из молитвы великого грешника, – теми, которые уже были в моей жизни, и которые еще только будут».
– Ах, эти сладостные раскаяния!.. – словно бы вычитала его покаянные мысли баронесса. – Эти клятвы «пером на шляпе гасконца»! – с озорной серьезностью восприняла она слова лейтенанта мушкетеров, озаряя его при этом своей неподражаемой нордической улыбкой.
Одесса – Дрезден – Ялта