Кржижевский рассмеялся. Поеживаясь от холода, он смеялся и смеялся, а когда умолк, сразу же укоризненно взглянул на Гяура.
– На этот вопрос невозможно ответить, господин полковник. Да в Варшаве, заметьте, никому и в голову не придет задавать подобные вопросы.
– Меня не интересуют придворные сплетни, поручик. Почему сюда были направлены татарин, швед; чем объясняется забота о моем замке? Кто она, собственно, такая? Как в Грабове оказались ее люди?
– Не воспринимайте это с подозрительностью.
– Для меня важно знать правду.
– Могу сообщить только, что графиня-француженка д’Оранж близка к польской королеве Марии Гонзаге, тоже, кстати, француженке. Очень близка, князь.
– Уж не хотите ли вы сказать, что под свое покровительство меня взяла сама королева?
– Она все еще чувствует себя чужой в этой стране. В скором времени ей может понадобиться помощь одного из влиятельных военных, которые в состоянии повести за собой и польских гусар, и украинских казаков.
– Значит, это королева посоветовала графине д’Оранж направить четверых своих слуг сюда?
– Двух. Татарин послан известным вам Кара-Батыром, который служит графине де Ляфер, поэтому вполне можете полагаться на него. Но дворецким в замке лучше оставить Ярлгсона, поскольку он все-таки немного смыслит в фортификационном деле. Охраной же займется татарин. Графиня де Ляфер считает…
– Больше вопросов по этому поводу у меня не будет, поручик, – положил ему руку на плечо Гяур. – Как только я услышал, что к нашему визиту причастна графиня де Ляфер…
– Ошибаетесь, князь, графиня здесь как раз ни при чем, – неожиданно ошарашил его Кржижевский. – Она даже не догадывается о том, что вы стали владельцем руин.
– Как? Но ведь вы же сказали, что Джафара послал сюда Кара-Батыр, самый преданный человек парижской заговорщицы.
– Ах, князь… Сразу видно, что на всю жизнь вы так и останетесь воином-рубакой, ничего не смыслящим в придворных делах.
– Я должен обидеться?
– Обязательно. Но сначала следует спросить, кто подсунул графине де Ляфер самого Кара-Батыра.
– Королева?
– Через графиню д’Оранж.
И вот тогда Гяур уже по-настоящему рассмеялся. Он понял, что всякие дальнейшие расспросы бессмысленны.
Как только офицеры спустились вниз, их встретил Джафар. Он повел князя и поручика к небольшой часовенке, где под охраной д’Артаньяна находилось двое гайдуков со связанными сзади руками. В одном из них Гяур без труда узнал того длинноногого, который встречал их недобрым взглядом у леса.
– А где третий? – поинтересовался Гяур, заметив, что коротышки среди них нет.
– Я зарубил его, князь, – молвил Джафар. – Ночью они пытались пробраться через стену. Мы со шведом пропустили двоих через пролом, но третий заметил нас. Схватился за оружие. И пал. Остальные сдались.
– Развяжите их.
– Таких шакалов я обычно развязываю только для того, чтобы на этих же веревках повесить, – почти прорычал татарин, несколькими ударами ножа освобождая пленников.
– Грабить шли? – спросил Гяур предводителя.
– Переночевать хотели, – смотрел тот на свои разбитые сапоги.
– Лжете, намеревались грабить.
Гайдуки обреченно молчали.
– А значит, разговор и суд будут скорыми. Джафар, на стену их обоих. И вниз головой, в ущелье.
– Мудрое решение, повелитель.
Шведы и д’Артаньян удивленно посмотрели на Гяура. Наказание представлялось им слишком скорым и жестоким. Только татарин воспринял приказ как само собой разумеющееся.
– Пошли, шакалы, – стеганул он нагайкой одного и другого. – На стену, навоз шайтана.
Гяур поднялся на стену вслед за грабителями. Они были смертельно бледны и даже не помышляли о каком-либо сопротивлении. А ему вспомнилась казнь Голытьбы. Как мужественно держался этот человек на плахе! Как сражался перед казнью. Как он сражался! Даже там, на плахе.
– Чего смотрите?! – рявкнул татарин. – Становитесь в бойницы и прыгайте. Ждете, пока вас начнут сбрасывать, как тюки с сеном?!
Грабители переглянулись, решая, что делать. Рослый осторожно выглянул в бойницу, отшатнулся. Стало ясно, что прыгать он не решится.
– Тебя как зовут? – резко спросил его Гяур, протиснувшись между татарином и Ярлгсоном.
– Свечу ставить будешь? – уныло сострил грабитель. – Ставь на Федора Орчика, ангелы не ошибутся.
– А мне говорили, что ты был в отряде повстанцев.
– Ну, был. Что, за это ты еще раз казнишь? Поднимешь на стену и второй раз сбросишь?
– Семена Голытьбу, атамана повстанцев, знал? – решил не обращать внимания на его колкости Гяур.
Орчик поднял голову и настороженно посмотрел на князя. Взгляд его выцветших темных глаз на какое-то мгновение ожил и осветился едва осязаемым светом доброты.
– И про атамана нашего ведаешь? Небось хватал его, в кандалы загонял?
– Ты не понял: я – не поляк, я – русич. Воюю с ордынцами, а не с восставшими холопами. А казнь Голытьбы видел в Варшаве. У плахи его стоял, вместе с полковниками Хмельницким и Сирком.
– И что, все-таки казнили его?
– Он держался очень мужественно. Даже на помосте бросился на охрану. Да, еще просил кланяться всем, кто его знал. Вот так умирал атаман повстанцев. А вы, его воины, превратились в разбойников.