Кость для Пойнтера

Отправка прошла без проблем — пожилой почтовый служащий, потертый до проплешин, получив оплату, без труда перетянул здоровенный короб на свою сторону стойки, пристроил его на весы и полязгал гирями. Набрав полученный вес, а также дату и адрес на клавишах штамп-машинки, он прогнал сквозь нее три листка жести, которая из-за прочности и дешевизны использовалась тут вместо бумаги, один прикрутил проволокой к кожаной лопасти «борсы», второй отдал мне в качестве квитанции, а третий кинул в почтовый ящик. По идее, адресат должен получить квитанцию-уведомление с утренней почтой и сможет в течение дня забрать посылку с «живыми лисами». То, что на практике получать ее буду я с отправительской жестянкой, вроде бы не должно повлиять на результат. Если же на квитанцию ставят отметку о пересылке — заберу копию у Сорцины, сестры Учеллины. Интересно, сестра дородной скво отличается столь же выдающимися размерами? Если так, узнать ее будет нетрудно, ну а если иначе, для розысков есть почтовый адрес на жестянке.

Так или иначе на все, что мне предстояло сделать, имелись лишь сутки — дольше подгорной принцессе не выдержать в тесном коробе. Надо было торопиться, чтобы суметь соединить и направить усилия всех, кто стал на ее сторону и готовился рискнуть жизнью ради шанса на успех своей ставленницы.

Однако даже в крайней спешке дорога от почтового отделения зажиточного района Ярой горки до станции Ярмет заняла у меня больше часа. Когда я вышел к исполинской пещере, озаренной сиянием текущего металла, там уже началось некое беспокойство.

Нет, поначалу все выглядело совершенно мирно, даже в чем-то празднично, словно на площади между станцией и заводской глубью с утра пораньше начались народные гулянья. Ватаги поденщиков бродили между шлагбаумами и подъездными путями, расступаясь перед вереницами вагонеток, вовсю загребавших голенастыми лапами. Еще не распознав опасность, лоточники вовсю предлагали собравшимся свой товар, на все голоса расхваливая немудреные закуски.

Но этой идиллии не суждено было продлиться — стоило мне врезаться в толпу наподобие куска негашеной извести, брошенной в лужу, как там началось бурление, ибо каждому встреченному заводиле будущих бунтовщиков я коротко бросал: «Над всеми Альтами стоит сырая хмарь». В результате, когда площадь осталась позади, на ней уже ничего не напоминало о мире и спокойствии. Живое море разлилось, хлынуло на станцию и заводы, смывая тамошних обитателей бушующей волной и вынося их обратно закрученными в свой водоворот.

Немногие гномские бляхоносцы — мастера, начальники смен, вахтеры и прочие станционные чины — ничего не могли поделать, барахтаясь в волнах беспорядков. Однако и в этом хаосе постепенно стал проявляться некий порядок — через ритм, превращающий всеобщий шум в подобие прибоя. Его отбивал каждый, кто оказался рядом с металлическими рельсами и колоннами. Проходчики и плавильщики стучали по ним касками, поденщицы — загодя прихваченными кастрюлями, причем отличить одни от других было затруднительно что по виду, что по звуку.

Для меня это стало сигналом переходить к следующей ступени загодя выстроенного плана, раз сердце бунта уже забилось гулким лязгом. Так билось бы металлом и магией сердце гигантского кадавра, будь их внутреннее устройство подобно человеческому или животному.

И вот это самое существо, отнюдь не из семи металлов, движимых пятью стихиями, а из трех народов, поднятых единой стихией мятежа, мне в соответствии с профессией предстояло налаживать. Не просто оживить и предоставить самому себе чудовище, питаемое глухой алхимической реакцией векового общественного недовольства, а штатно запустить, заставить выполнить необходимую задачу и затем вновь усыпить без всякого самовертящегося гипноамулета!

Да, это тебе не Хисах, где можно было просто следовать волне народного гнева, словно тамошний ездок на прибойной доске — лишь бы удержаться на гребне, не свалившись под фиолетовый вал. Как я заметил еще раньше, местные традиции восстаний имели немалый хрогистский уклон. И теперь он особенно ясно зазвучал в песне, которую, не сговариваясь, завел тысячеголосый хор под ритмичный лязг железа по железу:

И если ты поденщик,

То поденщиком живи и умри,

За свой непосильный подгорный труд

Сполна расчет забери!

Если настрой запева в гимне подгорных беспорядков недостаточно раскрывал намерения их участников, то уж припев делал это с окончательносй определенностью:

Бей с левой, два-три,

Бей с правой, два-три,

Бей кайлом и заступом крой,

Если сам не возьмешь, что тебе должны,

Не поделится гном с тобой!