Коснуться мира твоего

Она сильно дернулась, поэтому мне пришлось оставить ее руки, чтобы сразу притянуть за затылок и прижаться губами. Она била меня в грудь, но хорошо размахнуться просто не могла, пару раз попала в челюсть, расцарапала мне шею – и только потом притихла. Ее сопротивление будило во мне какого-то мутанта, чего я раньше за собой не замечал. Я целовал ее, и почему-то мне даже нравилось то, что она не отвечает. Нет, еще не покоренная, а на мгновение смирившаяся, она позволила мне даже нырнуть языком в ее рот. Она пыталась укусить, поэтому одну руку я перенес под ее подбородок и надавил на точки между челюстями – так кормят заболевших щенков горькой травой. Это должно быть неприятно, если не больно, но мои пальцы действовали рефлекторно, а мозг отключился полностью и не мог анализировать, что я вообще творю. Я снова не дал ей возможности вырваться, и через пару мгновений она опять перестала дергаться – вообще замерла. Решила для себя, что способна перетерпеть? Она пахла травой или какими-то пряностями, и от этого мутилось сознание. Я словно пытался вжать ее в себя, уже совсем не заботясь о том, как она сама к этому относится. Ее озлобленное равнодушие вызывало во мне неведомый азарт, сбивало дыхание, открывало глаза, чтобы увидеть отвращение в ее зрачках. Смогу ли я заставить ее отвечать мне, обнимет ли она меня добровольно, застонет ли, если я… Человеческое отступало под натиском животного, но все прекратилось. Она уже не отбивалась – значит, я сам себя остановил. Мыслью, что если стану продолжать, то мне захочется толкнуть ее на землю, придавить собой. Я остановился, потому что в это мгновение сам себя не узнавал.

Едва я отпустил ее, она тут же метнулась от меня и уселась за Шо, нервно вытирая рот. Я никогда не был агрессивен, даже желания такого ни разу не возникало – что на меня вообще нашло? Я отвернулся от нее, чтобы не смотреть, как брезгливо кривится ее лицо.

Больше она вопросов не задавала. Никакое любопытство не заставит ее теперь даже приблизиться ко мне. Час за часом мы сидели почти в тишине, слушая ветер и карканье птеродактилей где-то совсем далеко. Я проклинал себя за свой поступок и одновременно весь сжимался от одной мысли о том, как хочу это повторить, а потом раздеть ее силой, чтобы просто увидеть ее голую кожу – и пусть кричит от отчаянья… Наверное, мне бы и этого хватило, чтобы испытать оргазм. Стоп, Кирк, стоп! Просто поход затянулся – пора возвращаться домой к своим женщинам, а то безумие какое-то начинается. Или меня укусила зеленая ящерица? А она… Она, наверное, была очень привязана к своему отцу, потому что, едва успокоилась, начала тихо бормотать – вроде бы просила у него за что-то прощения. Это немного странно – дети обычно тянутся к матерям, но кто знает… может, ее мать умерла, а другой женщины, чтобы воспитывать ее, не нашлось? И у нас случается такое, что некоторые поддерживают дружеские отношения со своими отцами на протяжении всей жизни. И все равно я не понимал – зачем она обращается к своему отцу так тихо, раз он не сможет ее услышать, даже если она будет орать на всю пустыню?

Я решил, что пора возвращаться – пауки должны были к этому времени уйти. Тут не росло даже морсянки, способной частично утолить жажду. За последние несколько часов я успел подумать о многом, поэтому и сказал:

– Хани, прости меня. Я больше не стану так делать.

И она гордо задрала подбородок, а потом и уверенно поднялась на ноги – я последовал ее примеру:

– Хорошо! Это твоя природа – я понимаю! Давай забудем о произошедшем? – Я не мог поверить, что она так быстро мне все простила. – Но ты должен знать, что мне нравится Нал. Только я еще не понимаю ваших традиций – должна ли я ему сама сказать об этом или подождать, когда он мне сам предложит… сблизиться?

– Любой вариант подойдет, – это совсем не мой голос. – Тебе стоило предупредить меня раньше.

Первой мелькнувшей мыслью было то, что она врет, и тут же сознание подкинуло картинки, как они с Налом мило обсуждают морфологию, рисуют на песке крыс, поют… И я почувствовал настоящую ненависть – таких масштабов, которую не испытывал ни к одному убитому мною охотнику или даже ядовитым ящерицам, уничтожившим Город Ветра. Ненависть к ней – до такой степени, что захотелось ударить; к старому другу Налу, с которым мы пережили уже не одну экспедицию; к исконной традиции «выбирает женщина». И к себе – за то, что я никак не мог отчетливо вспомнить о том, что после дома Нала я мог бы предложить ей жить в моем.

– Поехали, Хани, посмотрим, что там пауки натворили.