Коснуться мира твоего

– Она совсем молода, – заметил я. – Никто не может быть в этом уверенным. А ты… приведи в свой дом другую женщину. Или жди, что Мать родит тебе другую сестру. И надейся на то, что ты ошибаешься. Тогда твою Хани ждет прекрасная жизнь – уже после первого ребенка все забудут, что она крысоедка.

Сам предмет нашего спора сжался в комочек и тихо поскуливал – совсем как Шо, когда был щенком.

Тара заглянула к нам через минуту после последней капли, стукнувшейся о крышу палатки.

– Ох, Кирк! Теперь тебя все будут звать «Спаситель крысоеда», а это куда смешнее, чем «Пятнадцатилетний скорострел»! Сай уже предложил и парня тебе отдать – якобы, и он от тебя через девять месяцев родить сможет, раз у вас уже такие нежности начались! – она расхохоталась. – Все, вяжи его обратно к дереву. Эй, как там тебя? Тут останешься или айда с нами на природу – привыкай, детка, к вольному воздуху!

Девчонка глянула на нее со страхом. И тут же снова попыталась вжаться в мягкую стену. Пришлось ее силой вытаскивать – кормить, поить… Но она сделала только маленький глоток воды, а от пищи вовсе отказалась. Ничего, смирится.

У костра да после трех залпов самогона уже никто не возражал, что утром мы отпустим парня-крысоеда – он все равно нам ничего не расскажет, а догнать их отряд нас сможет, только если мы на брюхе поползем, лениво шевеля конечностями. Мы никогда раньше не отпускали охотников живыми, но почему-то это решение далось легко. Мы не отличаемся особой жестокостью, просто делаем то, что нужно. А он провел с нами больше времени, чем любой его предшественник, да и ребенок совсем. Убивать детей и женщин – это немного не то, о чем можно с упоением хвастаться матушке. Мы даже допрашивали его как-то без огонька. Может, и с этой Хани станет проще общаться, когда она не будет бесконечно смотреть в его сторону?

Глава 5 Кханника

Они и правда отпустили Закари, а он очень долго стоял и смотрел на нас с холма. На меня смотрел. «Я обязательно тебя найду», – сказал он, и я верила, что он хотя бы попытается. А мне даже не дали возможности убедить его в том, что к тому времени будет поздно. Даже если мое тело будет жить, то мою личность уже уничтожат – я стану зомби. Вот бы еще не чувствовать ничего и не мыслить, как зомби. Поначалу я думала, что эта тоска меня никогда не отпустит, но я ошибалась.

Через два перехода мне развязали руки, всегда давали еду и питье. Они знали наверняка, что бежать отсюда я уже не смогу. Зато у меня появилась свобода убить себя или того, кто захочет сделать со мной «это» – и я эту свободу приберегла, оставила на потом, до худших времен. Потому что никто на мое тело так и не посягал. Они часто пошло шутили и иногда серьезно обсуждали самые откровенные темы – как нормальные люди обсуждают свой обед, но меня и пальцем не трогали. Видимо, это и притупило мою бдительность. Я расслаблялась. И даже иногда думала о том, что всю жизнь мечтала побывать на поверхности, увидеть небо и звезды, хоть издали посмотреть на странных животных – и добрый Отец дал мне такую возможность. Проси – и даровано будет тебе; священник в храме не обманывал. И я решила этой возможностью воспользоваться, а убежать, чтобы меня тут же сожрал птеродактиль или мутант, всегда успеется.

Мне приходилось и общаться с ними. Конечно, я держалась поближе к Таре. И ей, сгорая от стыда, говорила о том, что мне нужно в туалет, или у меня началось ежемесячное кровотечение. Она все же была женщиной, поэтому относилась к моим потребностям с пониманием. Правда, у вечернего костра спокойно рассказывала обо всем остальным. Я была готова провалиться сквозь землю, когда они обсуждали это. Я была готова броситься в костер, когда она во всеуслышанье заявила, что «внизу у меня такие же черные волосы», вызвав восхищенные взгляды в район моего этого самого «низа», к счастью, скрытого под штанами. У них будто вообще не было стыда, они запросто могли поднять любую тему, которую у нас даже в семьях поднимать было не принято. И тем не менее, в обществе Тары мне было относительно спокойно. Когда я поняла, что меня никто не собирается держать на привязи, то сама шла за ней ночью в палатку, чтобы лечь рядом. Там же спал еще один мужчина, а иногда и двое, но в ее присутствии это хотя бы не было так ужасно. Человеку нужен хоть кто-то близкий – и когда все вокруг чужие, он находит того, кто чуть ближе, чем все остальные.

В ней было мало женственного, и тем не менее, я только ей могла сказать, что мои ноги болят, что я больше не могу идти – моя обувь развалилась уже через несколько дней; что мне очень холодно, особенно по ночам. Она смеялась над моей изнеженностью, но помогала. А потом рассказывала остальным о моих жалобах, вынуждая меня краснеть – словно мне было важно мнение этих животных. Но ведь они должны понимать, что я за всю жизнь такого расстояния не прошла, как за последнюю неделю.