Космопорт, 2014 № 01 (2)

Бражко-Буйницкий (это его фамилия) смотрит на меня с горько-ироническим прищуром, тяжко вздыхает, опрокидывает стопарик, занюхивает хлебной крошкой и начинает изливать душу. Причём, если на походку его алкоголь явно повлиял, то на плавность речи — ни в малейшей степени.

Всё, по его словам, началось, когда с самого верха был спущен указ о переводе всех театров страны на самоокупаемость. («А где вы в наше время найдете театр, который „самоокупается“, а?»). Труппу его экспериментального театрика, которую до того худо-бедно подкармливало министерство культуры, пришлось распустить, ибо спонсоров во времена перманентного кризиса найти невозможно. И остались они вдвоем с женой-бухгалтером, ведавшей всеми финансовыми делами труппы, думу думати да горе горевати.

— … и тут появился ОН… — по голосу слышится, что «он» следует произносить заглавными буквами. Лицо режиссёра становится строгим, глаза обращены внутрь, в неведомое мне прошлое.

— Кто — ОН?

— Арнольд… Арнольд Кириллович Шугало, маг и волшебник. Ну, а по-современному — медиум и экстрасенс. Надо сказать, познакомились мы с ним здесь же, в этом вот заведении, где я горе заливал, а он как бы сочувствие проявил, поскольку без денег был и надеялся, что я ему налью. Почему не налить? Налил… И всё ему про свои беды выложил, а он вдруг как-то подобрался, и взгляд какой-то жуткий стал, и заявил, что запросто помочь может и соберет мне такую труппу, что даром работать будет. «Самодеятельность, что ли, предлагаешь? — спросил я. — Так не по адресу обратился, я только с профи работаю…». Он ухмыльнулся этак зловеще и многозначительно, и заверил, что это будут профессионалы высшей пробы. Он, дескать, медиум и может вытаскивать из потустороннего мира призраков любых людей, живших во все времена. В том числе величайших актёров всех времен и народов.

Режиссёр сделал паузу.

— Знаешь, Вася, если бы я не под этим делом был, — он щелкнул ногтем по графину водки, — да если бы не положение такое отчаянное, ни за что не ввязался бы в эту авантюру, а так вот — поверил. Ну, разумеется, устроил ему проверку — уже по трезвяни. Пригласил к себе домой, и он перед аудиторией из меня и моей жены вызвал призрак великого нашего исполнителя Гамлета — Мочалова. И никогда ещё в жизни своей я не слышал и не видел такого исполнения «Быть или не быть»! Никогда! Уж на что жена моя скептик — как и положено в её профессии, но и она в полном восторге была. Мы только спросили, сколько призраков он может одновременно на сцену вызывать. «Да сколько нужно…» — лихо ответил Арнольд. Ну, мы и решили, раз так, начать с постановки «Гамлета». Имелись, правда, две заковыки. Арнольд заявил, что ему нужно постоянно находиться на сцене, причём лицом к аудитории, чтобы держать под контролем весь зрительный зал, а во-вторых, призраки не могут играть призраков же. То есть тень отца Гамлета должен живой актёр играть. Это ни мне, ни супружнице моей не понравилось, мы уже настроились, что будем всю прибыль на троих делить, да и опасно кого-то постороннего привлекать — разболтать может. Но я эту проблему одним махом решил. «Ты, Арнольд», — сказал я, — «и будешь эту тень играть. А уж чтобы ты на сцене всё время находился, позабочусь — режиссёр я или нет?!». И позаботился. Актер Арнольд, конечно, никакой, но произнести замогильным голосом пару-тройку фраз любой сможет. И всю фальшь можно будет отнести на то, что ведь привидение говорит… А насчёт нахождения на сцене, нашел я такое решение — устроили на самом верху кулис подвесную люльку в виде королевского трона, он там и сидел — наряженный и загримированный подобающим образом — на протяжении всего действия. Критики от такой режиссёрской находки кипятком писали, даже такие суровые театроведы, как Рыгор Пакута и Змитрок Рабусь. Уж не помню, кто из них писал, что «… постоянное присутствие над головами персонажей этой зловещей тени, нависающей подобно дамокловому мечу или чеховскому ружью, заставляет обращаться к самым глубоким экзистенциальным пластам нашего „эго“»… Да… Правда, когда, уже в «Макбете», мы этот фокус повторили с призраком Банко, те же критики кривили рот и цедили сквозь зубы, что, мол, тиражирование пусть даже и удачного приема, не есть хорошо, и свидетельствует о творческом застое постановщика. Ну, я на это отмалчивался, когда меня журналисты по этому поводу пытали. Я-то знал, что у меня во всех моих постановках всегда и постоянно будет присутствовать нависающий призрак, и это уже будет не тиражирование приема, а концепция, бренд, авторская фишка. И те же самые критики снова начнут искать в этом неизъяснимые философские глубины. Да…