Космонавт Сергеев

И Саня, подчиняясь законам движения в паре, немедленно двинул вперед сектор газа — за красную черту, где раньше стоял ограничитель. Двинул осторожно, с опаской, готовый в любое мгновение отбросить рычаг назад: они никогда не работали на такой фантастической скорости, не знали ее характера, особенностей, норова. Нервы напряглись в ожидании, взгляд с тревогой ощупывал приборную доску — скорость могла всё. Могла тряхнуть, расплющить, могла дрожью отдаться в машине и ручке управления, могла смять и раздавить, могла безжалостно швырнуть вниз. Но… ничего не произошло. Они неслись быстрее любого снаряда, быстрее пули, а самолет шел так же беззвучно и плавно, как прежде, и лишь стрелки на приборной доске вздрогнули, поползли по циферблатам.

— Хороша штучка, — хохотнул Громов. — Как считаешь?

— Годится, — ответил Саня.

— Ладно, — с сожалением вздохнул комэск. — Туши примус. Квадрат под нами.

Они швырнули машины в черную, мутную завесу, проткнули тучи и сразу взмыли вверх: нижнюю кромку облаков отделяла от земли всего секунда полета. Точнее — 0,79 секунды. Столь короткое время — ни больше ни меньше — отводили им приказ и погода на обнаружение спускаемого аппарата космического корабля. Предприятие казалось абсолютно безнадежным — все равно что пытаться искать в глухом лесу единственный растущий там гриб. Даже хуже. В отличие от грибника, не могли они спокойным взглядом окинуть каждый клочок земли, каждый бугорок и ямку; их самолеты неслись на бешеной скорости, стирая все краски в однотонное серое полотно. А гасить скорость не позволяли условия: стоит выпустить крылья, как ураган подхватит бригантины, поднявшие паруса, сомнет, уничтожит. Только скорость, огромная, неподвластная стихии, единственная охранная грамота военных летчиков, позволяла майору Громову и старшему лейтенанту Сергееву работать там, где любую тихоходную машину давно бы раздавило всмятку.

И они утюжили пространство в квадрате 24–17, протыкали облака, уходили к солнцу, обдавая землю жаром турбин. От резких переходов из темноты к свету, от света к темноте в глазах рябило, уставшие тела ныли от перегрузок. Казалось, конца этой свистопляске никогда не будет. Но на девятнадцатом заходе, поднимая самолет в небо, Саня боковым зрением увидел на поверхности небольшого озера едва заметную белую точку — проблесковый маяк. Точнее, даже не увидел — в крохотном, как песчинка, как полет метеорита, мгновении ухватил краем глаза призрачное изображение и профессионально удержал в памяти.

— Объект вижу! — Саня нажал кнопку передатчика.

— Во, — откликнулся Громов. — А я думал — померещилось. Давай пройдемся еще разок для верности. И карточки сделаем.

Все повторилось: свет, темень, стремительный проход над бушующим озером — долгий, бесконечно долгий проход — адская перегрузка, кровавые отблески и рябь в глазах, темень, яркий свет и — никаких результатов. Заснять спускаемый аппарат на кинопленку они не смогли. Не хватило доли секунды.

— Сбрось триста! — захрипел Громов.

Саня слегка прибрал на себя сектор газа. Приборная доска мелко-мелко затряслась, ручка управления ожила в ладони, самолет противно задрожал, словно ударился об острые камни. Но зато в перекрестье прицела нарастал, увеличиваясь в размерах, черный шар с красным проблесковым маяком, и Саня, нажав кнопку фотопулемета, заснял аппарат, вернувшийся из космических далей, и мелким, и средним, и крупным планом.

— Выход на пределе!

Две машины, раскатисто взревев, вертикально пошли в небо.

— «Орион», я — семьсот пятнадцатый, — передал Громов поисковикам. — Объект в квадрате двадцать четыре — семнадцать. Удаление от берега — два километра. Виден проблесковый маяк. Кино сняли. Работу закончили.

— Спасибо, семьсот пятнадцатый и восемьсот первый! Огромное вам спасибо! — Теплота и нежность звучали в голосе далекого оператора. — Я — «Орион», спасибо!

— Не за что, — буркнул майор Никодим Громов. — Пламенный привет отважным покорителям космоса. Конец связи. — И, уже обращаясь к старлею доблестных ВВС, сказал: — Восемьсот первый, переходи на седьмой!

Саня щелкнул переключателем каналов связи, перешел на седьмой канал, где их никто не слышал.

— Восемьсот первый — на седьмом!

— Санек, — добродушно откликнулся Громов. — Понимаешь, тут одна закавыка намечается. Мы вроде как приземлиться на родное поле не сможем. Видел, что творится? Страх господний!

— Понимаю, — сказал Саня. — Горючки у нас на двадцать две минуты.

— На двадцать четыре — запас высоты используем.

— Будете запрашивать землю, Никодим Иванович?

— Не, — хмыкнул Громов. — Пойдем погуляем маленько под звездами, покумекаем. Глядишь, чего-нибудь и сообразим. Давай держись крыла!

Чудовищным, невероятным рывком Никодим Громов поставил самолет на попа и, крякнув, лихим казаком помчался на своем быстрокрылом коне в стратосферу. Саня синхронно повторил маневр и чуть не потерял сознание: его расплющило, точно размазало по креслу, тело налилось свинцовой тяжестью.

— Ну как, Сань, — с удовольствием захрипел майор, переводя машину в горизонтальный полет. — Зверь телега, да?