Космаец

Партизаны шагали молча. Долго не было привала, люди еле тащили ноги, дрожали от усталости. Хотя дождь перестал, с ветвей еще падали ледяные капли.

— Эх, вот бы мне сейчас рюмочку ракии, — вздохнул Сте́ва, политрук первого взвода, — хоть бы горло промочить.

И опять наступила тишина. Минуты тянулись как вечность. И все же бойцы шли довольно быстро, гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Слышен был только стук солдатских башмаков, они так таинственно пели свою печальную песню, которая нагоняла еще большее уныние. Сте́ва шагал молча и вдруг увидел, что в углублении на большом камне поблескивает дождевая вода, от нее тянуло каким-то таинственным запахом и свежестью. Он несколько раз зачерпнул ее сложенными ладонями и проглотил вместе с осадком. Вода освежила его.

— Это ты, Космаец? — спросил он, оглянувшись. — Никогда я не пил воды вкуснее этой.

— Сомневаюсь… Ты всегда так говоришь.

— И всегда говорю правду.

— Только я тебе никогда не верю.

— Мне?

— Ну, да, тебе… Вот в последний раз ты соврал, и теперь товарищи тебе не верят, — прибавил Космаец. — Сколько раз ты уверял бойцов, что русские придут до ильина дня…

Политрук словно очнулся, поднял голову и сказал:

— Я никогда не лгал. И товарищи мне верят больше, чем тебе.

— Я не политик, я могу иной раз соврать или обмануть, но ты, брат… С меня достаточно, если бойцы выполняют мои приказы, а ты должен, знаешь, языком…

— Да что ты ко мне пристал, я ведь не цыган, чтобы мне товарищи не верили, — взволнованно ответил Стева и долго молча шел рядом со взводным, раздумывая, серьезно говорит Космаец или по-дружески шутит. Если это действительно так, почему его не заменят?

«Нет, погоди, товарищ, мы еще увидим, кому больше верят», — эта упрямая мысль сразу принесла ему облегчение.

Где-то далеко за горами раздался глухой раскат грома, блеснула молния. Стева замедлил шаг и взглянул на небо. Всюду чернели облака. Батальон не останавливался, он продолжал путь через незнакомые каменистые горы. Вокруг уже не было ни травы, ни деревьев, всюду белели камни, а тропинка то и дело пропадала, потом вилась между скал, срывалась вниз или ползла вверх по крутому склону. Политруку казалось, что прошло уже много дней и ночей с тех пор, как отряд идет по этой трудной и бесконечной дороге. Ноги у него подгибались, тело сводила судорога, глаза закрывались. Хотелось есть и пить. В горле пересохло, а тело сжигал огонь. Но у него еще хватало сил оставаться в колонне, иногда он даже помогал товарищам, которые не могли карабкаться дальше, и, выбиваясь из сил, тащил то пулемет, то ящик с боеприпасами.

Когда колонна остановилась на привал, Стева без сил свалился рядом с Космайцем.

— Нет, браток, не могу больше, — вздохнул политрук и положил голову на плечо взводного. — Теперь уж я не встану, сил нет.

— Помалкивай, а то бойцы услышат, — зашептал Космаец. — Нам надо тянуться из последних сил. Если мы упадем, что с бойцов спрашивать. Они с нас пример берут. Я еще держусь, и ты держись.

— Еще бы тебе не держаться, ты возвращаешься к себе, в Сербию, домой идешь, — усталым голосом пробормотал Стева. — Тебя ждут, думают о тебе… Бедные матери, только они могут терпеть и ждать всю войну… А меня никто не ждет, никто не глядит на ворота… Мачеха пир устроит, если узнает, что я отдал концы. А братьям я не нужен, к тому же неизвестно, живы ли они. Куда мне податься, когда кончится война? — политрук опустил голову и грустно задумался, словно ребенок, который потерял родителей на ярмарке.

— Тысячу раз я тебе говорил, об этом нечего беспокоиться, — рассердился Космаец. — Кончится война, мы вернемся на Космай. У меня есть дом, если его не сожгли, есть отец и мать, если их не расстреляли, а девушек мы найдем таких, каких еще никто не видывал.

Стева усмехнулся и взглянул на Космайца исподлобья:

— Ты большой оптимист… Эх, опять команда… «Приготовиться…» Ой, мамочка, как я встану?

Космаец вскочил и протянул ему руку:

— Давай.

Стева и Космаец почти два года шагали в одной роте, укрывались одной плащ-палаткой, делили пополам и муки и горькое счастье, все уважали их как старых и опытных бойцов. В бою они всегда были рядом, любили друг друга, как родные братья, и все же… Стева завидовал Космайцу. Ведь каждый раз, когда их взвод отличался в бою, все говорили: «Слышали, Космаец уничтожил немецкую батарею?» Или: «Космаец занял два дзота и захватил девять пленных… Космаец взял тяжелый пулемет с расчетом… Вот молодец!.. Космаец первый прорвал цепь… жаль, что у нас мало таких героев…»

«Все кричат: Космаец, Космаец, а я-то что же? — сердито думал политрук. — Разве я воюю хуже? Ну ладно, он командует, бойцы выполняют приказы, а кто воспитывает таких героев? Мы, политруки и комиссары…»