Космаец

Город был свободен. За его свободу дорого заплатила своей кровью и бойцы Космайца, которые молниеносным броском заняли казармы пятого полка, выдвинутые в предместье как авангард обороны. Рота, получив автоматическое оружие для ведения уличных боев, заняла городскую тюрьму и освободила более двух тысяч женщин и детей. И пока батальоны дрались на окраине города, Космаец со своими бойцами уже прорвался на площадь Юговичей, перерезал главные улицы, уничтожал артиллерийские расчеты, разгонял штабы, беря в плен офицеров, сеял среди врагов панику и смерть. Но в самом конце операции последним выстрелом смертельно ранило санитарку третьего взвода Любицу, жену связного Шустера. Когда муж подбежал к ней, она, лежала в беспамятстве, с закрытыми глазами и похолодевшим лбом.

— Стой… стой… Отдых. — как эхо, прокатилось по рядам, и голоса затихли, а бойцы сели, где их застала команда, даже не снимая автоматов с груди.

— Ну, что вы, ребята, в такую грязь сели. — Здравкица скатилась в окоп и перебралась на другую сторону, на кучу камней, оставшихся от разрушенного дома. Сняв ранцы и выбирая место, где бы присесть, она увидела мертвого бойца. В головах у него горела тонкая восковая свеча. И, оберегая пламя свечи от ветра и дождя, низко над ним наклонилась пожилая женщина в трауре.

Здравкица застыла на месте, пока не появились с носилками незнакомые люди в гражданской одежде.

— Жаль мне его, сердечного, на моих глазах погиб, — увидев Здравкицу, заговорила женщина, держа в руках свечу, с которой, как слезы, капал растаявший воск. — Он даже и не вскрикнул… Вот и мой сынок, верно, так же где-нибудь погиб. С сорок первого года ничего не знаю о нем. Как ушел тогда, так я больше его и не видела… Если бы хоть я знала, что ему кто-то свечку поставил, мне бы легче было… Сколько народу побили, проклятые. Когда отступали, стали врываться в дома, согнали сюда народ и расстреляли. Боюсь даже пойти туда посмотреть, — женщина протянула руку и указала на небольшой пустырь. — Пойдем, доченька, посмотришь, сколько народу полегло…

На небольшой полоске земли, где еще торчали стебли кукурузы, лежало более сотни горожан: старики, женщины, дети. Еще не остывшая кровь, смешавшись с дождем, текла красными ручейками. Здравка увидела молодую женщину, которая упиралась рукой в землю, как это делают, когда хотят встать, длинные черные волосы кольцом обвивали ее голову. Рядом с ней, прижавшись к ее груди, сидел ребенок лет двух-трех, не больше, он был завернут в шерстяной платок — мать в последний раз постаралась защитить его от холода. Здравкица тихо подошла к женщине — ей показалось, что ребенок еще жив. Она не поверила себе и едва не вскрикнула. Ребенок смотрел на нее опухшими от слез глазами. Его лицо была испачкано грязью и кровью. Когда партизанка подошла поближе, он, хныкая, стал тормошить мать, пытаясь разбудить ее.

— Господи, боже мой, да ведь это наш Аца. — Женщина, которая шла за Здравкицей, подняла руки и отшатнулась. — Бедная Зорка, и ее смерть не обошла… Аца, золотко мое, иди к бабушке.

Она протянула ребенку руки, и он заулыбался, узнав ее.

Вокруг стояли партизаны. В гнетущей тишине они молча смотрели на мертвых.

— Здравкица, зачем ты отдала ребенка незнакомой женщине? — шепотом спросил Стева санитарку.

— Товарищ комиссар, да я… да куда же я с ним? — Здравкица покраснела.

— Вот возьми моего коня и отвези ребенка в наш госпиталь, — приказал Стева, который третий день исполнял должность комиссара. — И скажи докторам, что я велел заботиться о нем, пока не кончится война…

— Ребенку лучше остаться у этой женщины, — вмешался Космаец и повернулся к Стеве: — Кто ты такой, чтобы там, в госпитале, выполняли твои приказания?

— Как это, кто я такой? — взорвался Стева. — Я представитель народа.

— Это мне известно, но ты тоже должен знать, что наши госпитали забиты ранеными, а ты хочешь, чтобы ребенок видел весь этот ужас, да? Взяла его женщина, и ему будет у нее гораздо лучше, чем в любом госпитале.

— Она говорит, что они из одного двора, — объяснила Здравкица.

— Я все это понимаю, но ребенка нельзя так оставить, — уже остывая, согласился комиссар и подошел к женщине, которая сидела среди бойцов и мокрым платком вытирала кровь и грязь с лица ребенка. — Знаете, ребенка надо отправить в наш госпиталь.

— В какой госпиталь? — удивилась женщина. — Я не могу так. Аца из нашего двора, я должна взять его к себе.

— Нельзя.

— Я должна о нем заботиться, пока его отец не вернется из партизан.

Стева задумался.

— Смотрите, вы головой за него отвечаете.

— А вы меня не пугайте, нас и так много пугали, — рассердилась женщина, встала и, прижимая ребенка к груди, решительно направилась к домам, которые уже начал окутывать сумрак.

— Мамоч-ка… — терялся вдали детский голос. — Я хочу к мамочке…

Стева постоял еще немного, глядя вслед женщине, потом закинул автомат за плечо, поправил ремень, оттянутый гранатами, и, не оборачиваясь, сказал:

— Что поделаешь — война. — Он повернулся к бойцам и сердито прикрикнул на них: — Ну, что рты разинули? Давай вперед.