Космаец

— До войны, сынки, меня выбрали здесь старостой, — старик выпустил изо рта густые кольца дыма, — и мы честно жили. Земли у нас нет, есть, правда, немного фруктов, ну, скотина там, а кто и в Америку подался на заработки. Так мы и жили, пока не явились эти собаки, все у нас сожгли. Мы едва успели убежать в горы. Так, благодаря богу, и спаслись, и еды немного припрятали. А сегодня утром наши ребятишки пришли сюда за фруктами, вас увидели, узнали как-то, что вы голодные, так наши мужики сложились, собрали кое-чего и послали меня к вам, это, говорят, наши дети. Вот я и привез немножко фасоли, картошки, мучицы чуток на мамалыгу… А хлеба у нас и у самих нет.

Старик вышел из дому, за ним Божич и Космаец.

— На осле привез, всего-то у нас и осталось скотины, что этот осел. — Старик стал снимать с серого сумки и узелки, подробно объясняя, где что лежит и кто из крестьян дал те или иные продукты. Одних он хвалил за доброту, других бранил.

Космаец принимал каждый узелок и подбрасывал на руке, словно взвешивая, сколько в нем фасоли, сколько картофеля и хватит ли муки сварить мамалыгу, чтобы накормить целый батальон.

— Это все, что мы могли собрать, сыночки, — как бы извиняясь, сказал старик, отдав последний узелок, и вздохнул: — Если война затянется, и мы будем подыхать с голоду.

Божич поблагодарил старика и приказал Космайцу взять нескольких бойцов, чтобы отнести на кухню крестьянские гостинцы.

— Ты старшой, я понимаю, — опустив глаза, начал издалека старик, — ты за все отвечаешь, за солдат своих отвечаешь, перед начальством ответ держишь. Вот и я, знаешь, тоже ответ перед селом держу, ведь народ поставил меня старостой. Вот, ты знаешь, как это, мне бумажка нужна.

— Какая еще такая бумажка? — не сразу понял Божич.

— А всякие люди бывают, есть и поганые души. Еще подумают, что я за это деньги получил. Расписка мне нужна, что я в самом деле все вам передал, да еще к тому же бесплатно.

— А, теперь я вас понял… Космаец, напиши папаше расписку, — приказал командир.

— Говорят, после войны правительство по этим распискам платить будет, а мы не какие-нибудь там богачи, ничего не можем даром давать. Мы не скупердяи, нет, просто у нас народ бедный. Если заплатят, хорошо будет.

— Раз говорят, наверное, так и будет.

— Эх, много чего болтают, да разве все сбывается, — старик спрятал записку за пазуху, попрощался с партизанами, взнуздал своего бедного ослика и, ведя его за собой, обошел вокруг дома. Тут он остановился у поваленной и разломанной калитки, перекрестился несколько раз.

— Все пропало, дай бог, чтобы немецкие матери тоже плакали над своими детишками в колыбелях, — вздохнул старик, глядя мутными глазами на страшную картину, открывшуюся перед ним. — Сколько лет по зернышку собирали, и все в один день пошло прахом, будь они прокляты до седьмого колена… Эх, да что там говорить, была бы война хорошим делом, так войной бы не звали. Война — худое ремесло, пожар да разбои.

Староста еще долго стоял на дороге, смотрел на село, крестился, что-то бормотал, а когда он наконец скрылся за густыми ветвями деревьев, Божич, глядя ему вслед, сказал:

— Я просто и не знаю, что мы, несчастные, делали бы без наших мужиков-кормильцев. Всю войну они нас кормят и на постое держат. После войны среди Белграда им надо поставить самый большой памятник из самого лучшего мрамора, а на нем золотыми буквами выбить: «Крестьянам-кормильцам от голодных партизан». Вот так, дружище. Сколько таких крестьян, как этот старик, погибло по пути к нам.

Он долго стоял перед домом и печальным взглядом провожал старика, который то показывался среди редких ветвей, то опять исчезал.

VIII

Неслышно подкрадывалась ночь, она поднималась из ущелий, окутывала дикую, каменистую землю, словно испуганную непривычной тишиной без гула и грохота. После ухода старика Божич долго стоял перед домом, глядя на закат, и ему стало жаль этого пропавшего напрасно дня. С тоской и болью в сердце он следил, как постепенно исчезают вдали горы, скалы, деревья и стены разрушенных домов. В конце концов все исчезло, остался только приятный и мягкий запах темноты.

После скудного ужина — рыбы, что наловили бойцы, Божич почувствовал себя немножко лучше, ему показалось даже, что он никогда не болел, просто это был скверный сон. Он долго сидел молча, а потом разбудил связного, который спал в комнате:

— Если кто будет меня спрашивать, я пошел в роту.

Он знал, что его вряд ли кто будет искать, но все же еще раз спросил связного:

— Ты запомнил?

— А то как же.

— Смотри, не усни, опять все позабудешь.

— Я не сплю, — связной повернулся лицом к стене, закрыл глаза и захрапел, как вол.

Целый день Божич чувствовал безумную потребность оказаться среди людей, посмотреть, как устроились бойцы, проверить, всюду ли расставлены надежные часовые. Да что там говорить! Каждый командир заботится о своих солдатах, как мать о детях.