Кошмар в музее

Определенно, Роджерсу удалось превзойти самого себя, когда он изготовил этот схваченный объективом фотокамеры жуткий кошмар. Объект представлял собой воплощение безмерного, неземного, адского гения, и Джонс почему-то подумал о том, как на него будет реагировать музейная публика. Подобное чудовищное творение попросту не имело права на существование; возможно, одно лишь созерцание его по завершении проделанной работы окончательно сокрушило рассудок его творца. Лишь не замутненный помешательством разум мог вынести кошмарное предположение о том, что это богопротивное творение есть, или когда-то было, пусть болезненной и безмерно экзотической, но все же формой реальной жизни.

Существо на снимке как бы сидело на корточках или балансировало на том, что казалось умелой репродукцией трона, который украшала завораживающая взгляд резьба, встречавшаяся, и на других снимках. Словарь любого языка оказался бы недостаточным, чтобы описать его внешность, ибо нормальное человеческое воображение не смогло бы найти даже приблизительных выражений для передачи увиденного. В нем угадывалось некоторое сходство с позвоночными существами, некогда населявшими Землю, однако и это вызывало немало сомнений. Чудовище имело циклопические размеры, поскольку даже в сгорбленном положении оно вдвое превышало фигуру Орабоны, запечатленного рядом с троном.

У него был почти шаровидный торс с шестью извивающимися членами, каждый из которых завершался крабоподобными клешнями. На верхней части туловища располагался еще один шар, выступающий вперед наподобие пузыря; расположенные треугольником три выпученных глаза чем-то напоминали рыбьи, а тридцатисантиметровый и, очевидно, гибкий хобот и раздувавшиеся боковые органы, походящие на жабры, позволяли предположить, что это была голова. Практически все тело было покрыто тем, что поначалу показалось Джонсу неким подобием меха, но при более пристальном изучении оказалось густо произрастающими темными и тонкими щупальцами или нитями-капиллярами, каждая из которых завершалась чем-то похожим на змеиный рот. На голове и под хоботом щупальца были длиннее и толще и несли на себе отметины в виде спиральных борозд, отдаленно напоминая вьющиеся локоны горгоны Медузы.

Утверждение о том, что подобное создание могло иметь какое-то выражение, показалось бы чудовищным парадоксом, и все же Джонс ощутил, что этот треугольник выпученных рыбьих глаз и косо наклоненный хобот каким-то образом наводили на мысль о смеси ненависти, алчности и безграничной жестокости, выразить которую на человеческом языке было невозможно, поскольку она была замешана на эмоциях иного мира, скорее даже совершенно другой галактики.

«И вот в эту звериную аномалию, — подумал Джонс, — Роджерс вложил всю свою зловещую патологию, весь жуткий гений скульптора».

Существо казалось невероятным, и все же фотография подтверждала факт его существования.

— Ну что, — прервал его раздумья Роджерс, — как Оно вам нравится? Понимаете теперь, что сокрушило ту собаку и миллионом ртов высосало из нее кровь? Ему была нужна жертва, а в дальнейшем потребуются новые. Это в самом деле божество, и я — Его первосвященник нынешних дней. Йа! Шуб-Ниггурат!

Джонс с отвращением и жалостью опустил фотографию.

— Знаете, Роджерс, ничего у вас не выйдет. Существуют ведь определенные границы, и вы сами это знаете. Это прекрасная работа, но вот, пожалуй, и все. Но вам она ничего хорошего не принесет. Лучше вообще не смотреть на подобное — пусть Орабона уничтожит ее, а вы постарайтесь про нее забыть. Я же прямо сейчас разорву эту фотографию.

Роджерс с рычанием вырвал у него из рук снимок и снова уселся за стол.

— Идиот! Вы что, до сих пор считаете, что я блефую?! Думаете, что я вылепил Его, полагаете, что это творение — лишь куча воска? Неужели вы оказались глупее самой обычной восковой куклы? Ну что ж, у меня есть реальные доказательства и вы сами все узнаете! Не сразу, конечно, — сейчас Оно отдыхает после принятия жертвы;— но позже. О, клянусь, тогда вы сами убедитесь в Его силе.

При этих словах Роджерс бросил взгляд в сторону запертой двери, а Джонс взял со скамьи свою шляпу.

— Ну что ж, Роджерс, пусть это случится позже. А сейчас мне надо идти. Но завтра во второй половине дня я навещу вас. Подумайте еще раз над моим предложением — возможно, оно покажется вам здравым. Заодно и Орабону спросите, как и что он думает по этому поводу.

Роджерс обнажил зубы в звероподобном оскале:

— Ах, вам надо идти, да? Струсили, значит?! Наговорили кучу дерзостей, а сами — в кусты! Утверждаете, что все это — сплошной воск, а когда я предложил вам продемонстрировать доказательства, вздумали ретироваться? Вы вроде тех моих приятелей, с которыми я заключал пари на то, что они не смогут провести в музее ночь. Приходили сюда такие бравые, а через какой-то час не могли унять дрожь и колотили в дверь, чтобы их выпустили. Значит, мне надо спросить мнение Орабоны? Вы оба против меня! Вы задумали сокрушить наступающее царствие Его!

Джонс хранил молчание.