Кошмар на улице Стачек

Стронг сидел в камере, все разошлись по домам, а Кивинов остался дежурить по отделению. Завтра Стронга должны отпустить, доказательств, кроме его признания, у следствия не было. Следователь Склянцева, в ведении которой находилось дело, приехала в отделение, написала справку о бесперспективности и укатила назад. Но Стронг этого пока не знал, он смирился со своей участью, все рассказав часа два назад. Он не знал, что «пальцев» ни на заточке, ни на такси так и не нашли, что свидетелей нет и что все доказательства держатся только на его признании. Поэтому-то его и показали в «Секундах», а завтра хотели отправить на пятнадцать суток, чтобы потянуть время и попытаться хоть что-нибудь найти. Кивинов снова включил магнитофон с записью допроса Стронга. С Виталиком беседовал Соловец.

– Плевал я на твои пресс-хаты, начальник, я в Афгане такого насмотрелся, что тебе и не снилось, – хрипел Стронг, – так что я ничего говорить не буду.

– А ты видал, сука, девчонок, которым щеки резали, чтобы последнюю сотню отобрать? А ты видал матерей, у которых пропадали трехлетние дети, их потом находили изнасилованными и убитыми? Так слушай сюда, сука, – щелкнул затвор пистолета, – за Клубникина у нас будет личный расчет, а признания твоего вшивого мне не надо. Тьфу на него! А отвечать за твою шкуру я буду не перед законом, а перед самим собой! Даю тебе три секунды.

– Ты что, начальник, задумал? Стой, стой! Ладно, рассказываю, рассказываю я, колюсь, – напуганно замямлил Стронг. – Закурить не дашь?

– Девять грамм я тебе дам в зубы, а не закурить. Обойдешься без курева. Давай, шусенок, журчи, я слушаю.

– Зовут меня Кузьмин Виталий Игоревич, возраст – 32 года. Мать – чеченка, отец русский, проживает во Владикавказе. Служил я в спецназе, в Афгане, потом занимался всем понемногу. Года два назад влип у себя там в историю с наркотой, грозило лет семь. На кичу не хотелось. Был арестован, но до суда дело не дошло, меня забрали из тюрьмы и отвезли в горы, в селение. Там со мной говорили двое, я видел их тогда в первый и последний раз. Один называл другого полковником, но я так и не понял, была ли это кличка или звание. Полковник достал из «дипломата» мое дело и сказал, что если я буду умным, то в тюрьму не вернусь. Для этого я должен был жить у себя дома и иногда выполнять поручения в разных местах страны, связанные с определенным риском. Оплата мне гарантировалась хорошая, но от меня требовалось безупречное подчинение, искренность и полнейшее молчание. Задания мне должен был передавать человек, которому меня в тот же вечер и представили. В случае моего отказа я садился, поэтому выбор у меня был небольшой. Мне показали условный знак: как только я находил в своей квартире картонку с черепом, я должен был прийти в указанное на обороте место и получить задание. Никаких вопросов, никаких комментариев. Там же я получил свою новую кличку – Стронг. После выполнения задания я находил в почтовом ящике деньги. За два года по-крупному меня потревожили только один раз. В ноябре того года в Москве я застрелил главу московской мафии – у него вышел конфликт с чеченской группировкой.

– Минуточку, – перебил его Соловец. – А ты не удивился, почему именно тебя освободили из тюрьмы?

– Я об этом спрашивал, и полковник мне ответил, что для выполнения их заданий нужны спецподготовка и русская внешность. И тем и другим я обладал в достаточной мере.

– А сам полковник был русский?

– Наверно, но точно не кавказец.

– Продолжай.

– В Москве все прошло как по маслу, сработал я четко, без следов и вернулся домой. В ящике я нашел сорок тысяч.

В феврале я вновь получил карточку и встретился с человеком, который приказал мне ехать в Питер и поселиться в указанной им квартире. Дальнейшие указания я должен был получать уже от их человека в Петербурге. Через несколько дней я вылетел на место и нашел эту самую комнату на Ли-говском проспекте. А еще спустя пару дней меня посетил человек, назвавшийся Саидом. Его ваши застрелили сегодня. Он назвал дату, оставил взрывной механизм и приказал положить его в определенное время в урну на Московском вокзале. Я попытался выяснить, зачем это надо и на кого я работаю. Саид разозлился, сказал, что это не моего ума дела, и предупредил, что в случае провала или моей засветки я должен немедленно дать знать на встрече или когда он мне позвонит.