Кошка в светлой комнате

– Ну да, – сказал я. – А как же вы думали?

– Я вас арестую. – Он оглянулся. Его люди (их было уже четверо) стояли кучкой в отдалении и смотрели на нас. – Возьму и арестую. Несмотря на то что мне говорила Кати Клер. Несмотря на то что вы явно приплелись откуда-то издалека и не разбираетесь в здешних делах.

– Бросьте вы, – отмахнулся я, – лучше идите выспитесь, на вас же смотреть страшно.

– Некогда. Как же вы все-таки тут оказались?

– А я тут ночевал. Просто ночевал в ее квартире.

– Этого не может быть. Ни один человек не оставался в живых… Я не верю.

– А вы поверьте. И поверьте заодно в то, что занимались не тем.

– И вы сможете повторить это родным моих парней, погибших при исполнении?

– Мне случалось говорить с родными погибших при исполнении, – сказал я. – Ладно. Что было раньше, то было раньше. Мертвые остаются молодыми, вы о живых подумайте, Ламст.

– Вот они, ваши живые. – Он поднял руку, указывая на зашторенные окна. Ни одна занавеска не колыхнулась. – Сидят, и ни одна сволочь носа не высунет, а ведь слышали, не могли не слышать, бараны, шкуры…

Один из его людей вдруг вскинул автомат и застрочил по стеклам. Магазин кончился скоро, он ведь не сменил его после того, как стрелял в Джулиану, затвор клацнул, и автомат захлебнулся. С десяток окон на четвертом этаже зияли дырами в зигзагах трещин, несколько разлетелись вдребезги, и последние осколки еще сыпались на мостовую. Улица осталась пустой и сонной. Все стояли молча, опустив головы.

Я добрел до машины Джулианы, открыл дверцу и сел. Заворчал мотор, из-за поворота показался длинный зеленый броневик.

Я сидел, передо мной покачивалась на пружине желтая плюшевая обезьянка с хитрющей мордочкой. Открылась правая дверца, и капитан Ламст уселся рядом со мной. В овальное зеркальце видно было, как приехавшие затаскивают труп в броневик и посыпают привезенным песком алые пятна на мостовой. Я узнал сухой рыжий песок из карьера. Ламст молча сопел, и мне показалось, что он уснул.

– Ламст, – сказал я. – Тогда, в «Холидее», что это был за взрыв? Вернее, кто его готовил и зачем?

– Это такое течение – бомбисты. Они считают, что бессмысленность нашего существования подсказывает единственный выход: мир нужно уничтожить. Мы их тоже расстрели-ваем.

– Расстрелы, – сказал я. – И еще раз расстрелы. Вышел рыцарь из тумана, вынул шпалер из кармана…

– Вы считаете меня убийцей? – спросил он.

– Я считаю, что карьер заслонил вам все остальное.

– Остальное, – сказал он тихо и горько. – Другие методы. Как вы думаете, почему к вам так терпимы и доверчивы? Вы думаете, мы не пробовали? У меня был друг, вы бы с ним быстро нашли общий язык – он тоже постоянно искал новые пути…

– И?

– Два года назад он отправился в лес. И не вернулся.

Он замолчал и смотрел в зеркальце. Там уже все закончили, уселись в броневик и ждали только Ламста. Я вдруг вспомнил разговор в «Нихил-баре».

– Слушайте, Ламст, – сказал я. – Что бы вы чувствовали, если бы вас начали преследовать только за то, что по ночам вы спите? Устраивать облавы и засады, объявлять вне закона?

– Это было бы противоестественно.

– Вот именно. Теперь поставьте на свое место вурдалака, а на место привычки спать ночью – привычку сосать кровь. Да-да, вот именно. Это их образ жизни, и, когда вы вначале выступили против него, они вас посчитали агрессором. Двойное зеркало, Ламст.

– Вам не кажется, что вы противоречите сами себе? – спросил он после короткого раздумья.

– Вот это-то меня и мучает. Этого-то я и не могу понять. С одной стороны, их кровожадность – образ жизни. С другой стороны, он их тяготит, создается впечатление, что они сами не знают, откуда и зачем это у них…

Я замолчал. Я мог бы и продолжать, развивать свои сомнения, но вспомнил, что мой собеседник сам всего лишь продукт эксперимента.

– Вам нужно ехать со мной.

– Вы все-таки упорно хотите меня арестовать?

– Теперь уже нет, – сказал Ламст. – У меня хватает ума понять, что вы не наш, что пришли неизвестно откуда и ради неизвестных мне целей пытаетесь разобраться в том, что у нас тут происходит.

– Вот именно, – сказал я. – Я не хочу играть с вами в прятки, еще и потому, что вы нужны мне как союзник. Я тоже офицер, Ламст, хотя моя служба во многом отличается от вашей.

– И насколько я понимаю, вы все равно не ответите, если я спрошу, кто вы и откуда?

– Ну разумеется, не отвечу.

– С каких лет вы помните ваше детство?

– Ну, лет с пяти, – сказал я. – А зачем вам?

– Видите ли, каждый из нас помнит только шесть последних лет. Не глубже. Не говоря уже о детстве. Мы знаем, что воспоминания должны быть, у нас же рождаются дети, но среди нас, взрослых, своего детства не помнит никто…

– Значит, вы меня подловили?

– Ну да, – кивнул он. – Видите, как просто вас можно подловить?

– Я не знал, что никто не помнит детства…

– Выходит, за Морем действительно есть другой мир?

– А откуда вы знаете, что он должен быть?

– Тогда, может быть, вы знаете, кто мы? – Он пропустил мимо ушей мой вопрос.

– Вот это я и пытаюсь установить, – сказал я.

– Есть ли у жизни смысл?

– Конечно.

– У вашей есть, – сказал он. – Ну а есть ли, на ваш взгляд, смысл в нашей жизни?