Кощеевич и Смерть

— Ратибор, я…

— Знаю-знаю, мужняя жена. А мне как быть, коли сердце к тебе тянется?

— Вспоминай о Голубе почаще. Разве не видишь? Она очень грустит. Будь уверен, царица прекрасно понимает, почему ты к ней охладел. Мы, женщины, такие вещи нутром чуем.

— Ничего она не понимает, — скривился царь. — И не надобно ей. Я больше не могу так, Ладушка. Днём или ночью — всё о тебе думаю, хочу обнять, поцеловать уста сахарные. Почему так несправедлива жизнь? Вот я — царь. Ворочу, что хочу, всё в моей власти. А твоё сердце мне не принадлежит, хоть тресни. Ну чего тебе не хватает?

— Всего хватает, царь-надёжа. Люблю я мужа своего Мстислава и наших с ним деток.

— А Дивье царство, значит, не любишь?

— Люблю, конечно. И не раз это доказывала, — Лада попыталась отстраниться, но царь держал её крепко.

— А коли царство любишь, то и царя полюбить должна!

— Я и тебя люблю. Как государя и как друга. О большем не проси.

Ратибор со вздохом выпустил её руки, и Лада принялась разминать запястья. Крепкой, видать, была хватка.

— Кое в чём прав был Кощей: не одну-единственную любить можно, — с досадой выплюнул царь. — Если бы у нас, как в Нави, можно было иметь по нескольку жён, пошла бы за меня, Ладушка? Я б царицей тебя сделал, любил бы пуще жизни, холил, лелеял, как цветок нежный. Только скажи — и состряпаем указ.

Лису было крайне неловко выслушивать эти страстные признания. А от упоминания отцовского имени он так и вообще чуть с ветки не свалился. Нашёл царь чему завидовать! Да почти все жёны Кощея его ненавидели. Только и думали, как бы мужа постылого со свету сжить. Разве это любовь?

Защитница всей душой разделяла его негодование:

— Что ты такое говоришь? Не смей нас с навьими равнять! Не бывать тому никогда!

— Ну не серчай, душа моя, — Ратибор поднял руки в примирительном жесте. — Это я не подумав ляпнул. От отчаяния. Очень уж меня расстроила вся эта история с вязовым дуплом да молодильным яблоком. Видишь, я сам не свой. Но готов слушать и подчиняться Защитнице. Скажи, как царство охранить? Всё сделаю!

— Тогда идём в малую сокровищницу, — Лада решительно тряхнула косами. — Мне нужен перстень Вечного Лета.

«Какое совпадение, мне тоже!» — подумал Лис. Уже который раз за этот длинный день удача сама шла ему в руки. Или лучше сказать, в крылья? А, не важно.

Он подождал, пока царь с чародейкой отойдут подальше, и полетел следом, умело таясь в ночной тени.

Глава десятая. В погоне за вечным летом

Ворона, конечно, не самая большая птица, но всё ж не воробей. Хотя сейчас Лис предпочёл бы превратиться в мелкую мушку. Если на улице ещё как-то можно было скрываться, то когда Лада с Ратибором вошли во дворец, прятаться стало намного сложнее. Один раз чародейка вздумала обернуться, и Лису пришлось скрываться за портьерой. В другой — нырнуть за печь.

Когда он выбрался, весь в саже и паутине, этих двоих уже и след простыл. Лис метнулся туда, сюда и не смог сдержать вскрик (на самом деле кар) отчаяния — упустил! Неужто вся его удача закончилась там, у старого вяза?

Но тут он услышал приглушённые голоса, заглянул за угол — и рванул вниз по неприметной лесенке, скрытой выступом стены. Ишь, понастроили!

Хотя грех было сетовать. Кощеев замок был больше: правда, не вширь, а ввысь. Его даже прозвали «Волколачий клык», потому что казалось, что шпили и впрямь норовят укусить небо. Любой чужак тоже заблудился бы в многочисленных галереях и переходах.

Добравшись до самого низа, Лис нырнул под лестницу, чтобы не заметили, и только потом осторожно выглянул. Ратибор с Ладой стояли напротив той самой расписной стены с жар-птицами, о которой упоминал Ванюша. Защитница ловко орудовала маленькой золотой метёлкой, будто бы собирая невидимую паутину. Наверное, снимала защитные чары. Они с царём тихонько переговаривались.

— Значит, ни один Горыныч не прошмыгнёт?

— Да. Незримый купол не пустит.

— То есть ежели случится новая война, змеиным налётам — не бывать? Ай да Ладушка, удружила! Давненько моё измученное невзгодами сердце добрым вестям не радовалось, — царь хлопнул в ладоши.

— А думаешь, случится?

— Кто знает? — Ратибор пожал плечами. — Не верю я этому Кощееву псу.

Тут Лис чуть вдохом не подавился, поняв, что псом обозвали его. Ну, спасибо, не щенком. Хотя бы ребёнком не считают.

— А сам говорил, что парень — глуп и не дотягивает до отца.

— Глуп, но злобен. И вдобавок тоже бессмертный, — сказано это было с плохо скрываемой досадой, и Лада насторожилась:

— Завидуешь, что ли?

— Ну, так… — Ратибор вздохнул. — Боюсь я смерти, Ладушка. Небось сама знаешь, дивьи цари уж сколько поколений подряд уходят за грань рано.

Защитница на мгновение застыла с метёлкой в руке, словно подбирая нужные слова. Потом очень холодно молвила:

— Я уже говорила, но повторю ещё: бессмертие делает из людей чудовищ. Даже не думай, Ратибор!

— Что ты, что ты… — царь замахал руками. — Это я так, мыслю вслух… А Лютогорка — он против нас уже воевал, помнишь? Под началом своего папеньки.