Кошак

Позже слой дворян ушёл в историю, любовные отношения стали более потребительскими не только в среде простолюдинов, но и среди так называемой элиты. Но даже в моё время всё отнюдь не однозначно. Часто с использованием женщины «по прямому назначению», соседствует трепетная забота и преклонение. Часто женщина ассоциируется у мужчины с материнской любовью, она — символ продолжения рода. Думаю, не рыцари даже придумали этот кодекс, ведь ещё до них в пантеоны богов обязательно входили женщины — хранительницы домашнего очага и богини плодородия. А кое-где именно женщины объявлялись богинями войны… Как видишь, милая, не всё так однозначно у внешников, как ты привыкла думать.

— И к какой категории мужчин относишься ты?.. — со свойственной ей прозорливостью, рыжая отметила в моём монологе главное.

— Не думал, что ты спросишь. Неужели не догадываешься?

— Догадываюсь. Но хочу услышать от тебя, — глаза хищницы горели каким-то потусторонним огнём. То ли в них просто отражался лунный свет, то ли меня в скором времени ожидала новая эмоциональная волна…

— Мне нужно взять душу женщины. При этом моя собственная душа меняется, словно срастается с чужой, пускает в неё корни. Мне… всегда тяжело расставаться, приходится делать над собой усилие и буквально рубить отношения — иначе остаётся кровоточащая рана. Такой темперамент был для меня сущим наказанием — там, на Земле, — тихо ответил, вглядываясь в лицо девочки.

— Не волнуйся, кот, — голос кошки звенел торжеством и обещанием. Она будто давала мне некий обет. — Тебе больше не придётся отрывать женщину от души, не придётся рубить. Со мной и другими кошками стаи ты станешь единым целым. Псионцы — это блудные дети Республики. Считай, тебе повезло, и ты вернулся домой. Всё позади, милый! Ни о чём больше не волнуйся. Ты дома. Мы сделаем тебя счастливым.

Голос валькирии теперь отливал сталью. Или это была еле сдерживаемая страсть?.. Девочка вновь плотно обхватила меня. Но до того заставила обнять её талию и выпустить когти. Теперь и она оказалась в своеобразной клетке из моих когтей, которые вместе с ладонями оплетали её от живота и до напряжённых мышц спины.

— Давай, кот, чуть приподними… и опусти. Почувствуй меня в своих руках. Ощути, что я — лишь средство утоления твоих желаний. Давай! Возьми, что принадлежит тебе!

Стиснув напрягшийся торс рыжей, я действительно чуть приподнял её… и опустил. Всё тело буквально прострелило наслаждением. Несколько тяжёлых, беспощадных секунд я извивался, одержимый неземным наслаждением. Повторил движение — и новая порция кайфа стала для меня наградой. На третьем движении над рекой разнёсся наш с кошкой слитный стон, а вскоре меня накрыло так, что я не выдержал, закричал:

— Ри, Ри! Ты прелесть, Ри!

Наверное, будь на месте снежки внешница, она бы разъярилась, что в такой интимный час спутал её с другой. Но рыжая не была внешницей, она была республиканкой, и её реакции оказались чем-то за гранью. На губах кошки, едва до неё сквозь пелену удовольствия дошёл смысл произнесённых мною слов, заиграла довольная улыбка. Она расслабилась, полностью отдаваясь, придвинулась ещё ближе, вытягиваясь, распластываясь по моему телу. Милая головка, разбрызгивая вокруг рыжие прядки, в свете луны казавшиеся серебряными, со всем удобством устроилась на моём плече. Даже ритмичные рывки не мешали девочке кайфовать.

— Ну-ну, милый. Это не Ри. Это я, Сай! Твоя кошка. Я с тобой. Навсегда, — патокой полился из её сахарных уст исполненный глубокого чувства шёпот, и меня накрыло с новой силой.

Уже глубокой ночью весьма довольные охотой Триша и Мисель завалились в расположение. Кошки лежали по кроватям, и, кажется, спали. Только Милена разлеглась, приподнявшись на локотке, и быстро-быстро листала сменявшие друг друга голографические проекции. Внимания на вошедших Старшая не обращала.

— А где Кошак? — обозрев расположение, удивлённо выдала Миска. — Сейчас же наша очередь! Мы же договаривались!

Милена резко пригасила голограммы и одним гибким движением оказалась на ногах. Шагнула в сторону разбушевавшихся сестёр… однако её опередила Эйди. Миниатюрная метиллия овеществлённой богиней мщения метнулась наперерез подругам. Её лицо стало пепельным, под цвет волос — настолько раскраснелось; волосы разметались, собравшись за спиной в широкий шлейф — даже после завершения прыжка не желающий ложиться правильно, вдоль тела. Остановившись в каком-то шаге от сестёр по ветви, с огнём в глазах, она вперилась взглядом в Мису.

— Тебя это правда волнует, сестра? А не всё ли тебе равно?.. Ты что, свою пи… не натешила там, где трахалась?

— Не шуми, Ди, я сама с ней поговорю, — подошедшая Милена отодвинула разгневанную милаху в сторону и заступила на её место. Секунду стояла так, изучающе разглядывая Мисель, и только потом подхватила опешившую под напором сестёр гонщицу под руку. — Пошли, сестра, поговорим.