Корсиканский гамбит

Ибо то, что она испытывала к Максу, было не что иное, как самая настоящая ненависть. Она презирала его, и совершенно неважно, что ей хотелось хоть разок взглянуть на него и что ее все время преследовали воспоминания о том безумном поцелуе в Корте.

Она подошла к окну и стала глядеть на улицу. День был великолепный, жаркое солнце, безупречно синее небо и золотистые поля, колышущиеся, подобно океану, от напоенного ароматами ветерка. К горлу подступил комок. Она вспомнила, как однажды Чарлз захотел приобрести какую-нибудь птичку – этакую дорогую, редкую и экзотическую пернатую жемчужинку, которая жила бы дома в клетке. Лишь избранные ньюйоркцы могли себе позволить такое, хвастался он, но Франческа буквально содрогнулась, увидев несчастное создание, запертое в изысканную клетку.

– Разве можно так жить? – возмутилась тогда она и не отступила от своего мнения, несмотря на раздражение Чарлза.

А теперь, подумала девушка, она сама попала в положение существа, посаженного в клетку. Может быть, еще и поэтому она все время думает о Максе. Ведь между пленниками и их захватчиками неизбежно возникают какие-то невидимые узы. Этим, наверное, все и объясняется. Наверное…

Франческа замерла. Вдалеке, посреди золотистого поля, показался всадник на вороном жеребце; голова животного была так же гордо приподнята, как и у его хозяина.

В груди все перевернулось. Макс, подумала она, это Макс. Она отступила от окна, хотя прекрасно знала, что он не может ее увидеть. Ее защищали прозрачные занавески, к тому же солнце слепило ему глаза.

Она вдруг почувствовала слабость. В жаркой тишине дня ей явственно слышался стук собственного сердца, отдающийся в барабанных перепонках. Прижав руку ко рту, она наблюдала, как лошадь остано-вилась, а всадник, задрав голову, оглядел замок. Он не может меня видеть, подумала она про себя. Я знаю, что не может.

И тем не менее она чувствовала на себе взгляд этих темных глаз. А в голове звучал его голос. Иди ко мне, cara, говорил он, иди ко мне.

Франческа отошла от окна и без сил опустилась в кресло. Дрожащими руками она закрыла лицо и довольно долго сидела так, пытаясь унять дрожь и успокоить дыхание. Может, она действительно сходит с ума?

Дверь распахнулась. Она подняла голову и с замершим сердцем встретила взгляд Макса.

– Джулия говорит, ты грустишь.

– Я… да, – после некоторого усилия выдавила она. Ее подбородок приподнялся. – Что бы ты про меня ни думал, я все-таки не привыкла целый день сидеть без дела.

– Что я могу сказать? – Он кивнул и холодно улыбнулся. – Я тебе говорил, что Сарсена – место уединенное. Здесь нет ни телевизора, ни газет, ни концертных залов, ни коктейлей с барами.

– Вчера я предложила помочь с обедом, – так же сухо, как и он, ответила она. – Но Джулия пришла в ужас.

Макс засмеялся.

– Я так и думал. Она меньше всего нуждается в услугах тех, для кого приготовление еды всего лишь хобби.

Как легко он вызывает ненависть к самому себе! Ну по крайней мере она может быть благодарна ему за это.

– Ты всегда так дьявольски уверен в себе? – резко спросила она.

Веселость его как рукой сняло.

– Нет. Не всегда. – Подавшись чуть назад, он прислонился к косяку и высокомерно, в своей обычной манере, скрестил руки на груди. – Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь. Что может женщина с твоими способностями делать в таком месте, как Сарсена?

Она вспыхнула, но решила не отвечать на выпад.

– Я могу систематизировать твои книги, – решительно ответила она. – Не удивляйся: мне приходилось это делать раньше. В нашей галерее я работала с оригиналами из богатых коллекций.

– Да? – спросил он бесцветным голосом.

– Да! – Она уперла руки в бока. – Мне кажется, у тебя и мебель, и прочая обстановка тоже не каталогизированы.

– Ты имеешь в виду поддельные гобелены? – На этот раз он усмехнулся. – Нет, не каталогизированы.

– Вот и надо это сделать. Обои тоже имеют художественную ценность, неважно, что это копии. Кроме того, есть еще и другие вещи – серебро, например, фарфор.

– Похоже, ты основательно обследовала Сарсену.

– Под неусыпным оком Джулии, Паоло или Джанни.

– Мне сказали, ты немного научилась нашему языку.

– А что? – она негодующе посмотрела на него. – Чужаку это запрещено?

Он посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом.

– Нет, – наконец сказал он, – не запрещено.

Но это выглядит необычно. Она вскинула голову.

– Может быть, потому, что ты никому не давал попробовать подладиться к Сарсене? Ты не задумывался об этом?

Опять наступило долгое молчание. Наконец Макс оторвался от косяка. – Ты ездишь верхом? Она уставилась на него. – Верхом?

– На лошади, – сказал он. – Ездишь? – Она кивнула, и он хлопнул себя рукой по бедру. – Переоденься и жди меня на конюшне.

У Франчески заколотилось сердце. Эта поездка может дать ей возможность побега. Но когда она окликнула его, голос ее звучал ровно:

– Твои головорезы не пустят меня за дверь.

Макс даже не счел нужным остановиться.

– Это мои люди, – бросил он через плечо. – И они сделают так, как им велено.