Корреспондент

Город Кахраманмараш в Анатолии превратился в плацдарм кровавой бойни. Левым не дали отмолить убитых, с криками «Коммунистам не место в мечети», траурную процессию расстреляли, заставив участников похорон побросать гробы на землю. Затем правые получили ответ, на этот раз была расстреляна их похоронная процессия. Больше ста двадцати человек мученические погибли в Кахраманмараше всего за три дня: мужчины, женщины, дети горели заживо, были расстелены или растерзаны. Ни жандармы, ни полиция не захотели или не смогли поставить заслон насилию. Люди, жившие бок о бок, оказались стравлены. На разбитом параличом теле Турции появлялись всё новые и новые не заживающие язвы. Нет горше конфликта, чем междоусобица, в которой гибнут земляки, соседи, вчерашние приятели. Не существует ни одной идеи, которая оправдала бы убийство человека человеком, соседа соседом. Убийство – грех, но ещё больший грех – подстрекательство к убийству. Что за силы привели к той степени экзальтации, в которой люди шли на таких же, как они людей?! Националисты и коммунисты, алавиты и сунниты. Слой исторической пыли лежит на минувшем, припорошив вопросы, на которые и по сей день нет ответов.

Раскрученный маховик бессмысленной жестокости, казалось, не перестанет действовать, если людей от людей не защитит армия. Правительству ничего не оставалось, как объявить военное положение. Страна окрасилась в цвет хаки. Синие броневики стали сновать по крупным городам, добавляя дополнительный милитаристский колорит в картинку. Но террор не прекратил своей поступи. Наоборот, бесноватая пляска смерти только разыгрывалась. Журналисты, высокопоставленные чиновники, писатели, университетские преподаватели у своих домов и мест работы, в машинах по дороге домой или на службу получали свои девять граммов в сердце. Практически каждые день происходили разбойные нападения. В огне горели рынки, государственные учреждения, университетские кампусы.

Поезда сходили с рельсов, унося под откос в своих железных грузных телах десятки жизней. Цвела пышным цветом торговля на чёрном рынке. Люди боялись и мёрзли, мёрзли и боялись – и привыкали к происходившему вокруг хаосу, стараясь приспособиться, концентрироваться на домашней рутине.

Турбулентность в политической, экономической и социальной жизни скинула с пьедестала Бюлента Эджевита и выдвинула Сулеймана Демиреля, – это был его шестой заход в премьерский кабинет. Народ не знал, в кого ему верить. Людям просто хотелось жить своей обычной жизнью без потрясений и бесконечных жертв свирепствовавшего террора.

В кабинет, вновь заступившего на должность премьер-министра, Демиреля вошёл давно ему знакомый коллега, советник по экономическим вопросам Госплана, как и он, в прошлом инженер, Турут Озал. Это был полный человек в очках с толстыми стёклами, втиснутыми в широкую оправу. Он недавно вернулся из Соединённых Штатов, где работал во Всемирном банке.

После недолгих вступительных слов, видя явно озабоченный вид Демиреля, Озал спросил:

– Я могу вам чем-то помочь, брат?

– Конечно, мне нужен человек, необходим советник, – ответил Демирель. – У меня есть сто дней. За эти сто дней Турция должна избавиться от своего страдательного положения. У людей будет сливочное масло и бензин, лампочки и соль. И ты мне поможешь в этом.

В холодном и тускло освещённом зале в квартире дома в прибрежном Йеникёе, в Стамбуле, сидели восемь человек в пальто. Кругом всё было завалено рукописными и печатными листами бумаги. В углу, на деревянном столике с изогнутыми ножками, стояла печатная машинка. Она явно работала на износ, некоторые буквы на клавишах стёрлись. Среди творческого беспорядка тоже в верхней одежде и в спортивных штанах сидел Озал. В дверь позвонили. Он, несмотря на свой солидный вес, мгновенно вспорхнул с дивана и поторопился открыть дверь. На пороге стоял одетый в деловой костюм Фикрет-бей. Застыв в нерешительности, финансист мешкал войти.

– Мы сейчас примем некоторые решения, которые в корне изменят импорт Турции. Подискутируем. Давай заходи. Смелее, – сказал Озал.

Фикрет-бей прошёл в зал в пальто, сел на свободный стул и стал внимательно рассматривать собравшихся.

– Мы должны создать условия для иностранных инвесторов. Экономике нужна свежая кровь – словно его слова были прерваны, сказал Тургут-бей.

– Да, но на каких условиях?! – возразил гладко выбритый респектабельный бей в очках-хамелеон.

– И всё же вернёмся к импорту, – Тургут-бей держал дискуссию в том русле, которое ему казалось выгодным.