Корректировка

По тропинке, якобы заросшей, а на самом деле искусно выполненной художником-садоводом, они двинулись к беседке, построенной в стиле старых дворянских интерьеров. Тропинка эта, березовая аллея, беседка создавали иллюзию декорации к чеховскому спектаклю.

Сам сидел в беседке в кресле-качалке. Одет он был по-простому в светлую рубашку и брюки из легкой ткани, на ногах сандалии. Пил холодный «Боржом», в пепельнице дымилась сигара.

— Иди, Сережа, — сказал он референту.

Когда тот ушел, Сам выдержал паузу и предложил Харину сесть.

— С чем прибежал, Саша? Чем порадуешь?

— Дело в том… — начал Харин, но шеф перебил его.

— В том дело, — усмехнулся он, — что ты не смог сделать, то, что я тебе поручил. Так?

Харин молчал, судорожно размышляя: как и от кого шеф успел узнать о фиаско.

— Молчишь. Сказать нечего?

— Тело не нашли. Верно. Но крови было много. Может все-таки, он того…

— Много крови — это все слова, — опять перебил его шеф, — нет тела, значит нет стопроцентной уверенности. Поэтому слушай дальше и запоминай. Этот человечек, вернее силы, что стоят за ним, представляют серьезную проблему. Если они выйдут на тебя, за твою жизнь я не дам и дохлой мухи, помнишь, как говорил сверчок в Золотом ключике.

— Да что же это за силы такие, зломогучие? — посмел поинтересоваться Харин.

— Об этом тебе знать не надо. Тебе же лучше будет. Многие знания — многие печали. Раз дело не сделано, надо рубить концы. Устрани своего посредника.

— Шеф, это проблема, — забеспокоился Харин, — Сеня-Туз авторитетный вор… как потом делать дела?

— Ты дурак? Если ниточка потянется, следующим будешь ты, Саша, тогда вообще никаких дел не будет.

— Ладно, понял, сделаем. А тех в Обнорске, что?

— За Обнорск не беспокойся, там и без тебя зачистят.

* * *

С того страшного вечера, когда меня пытались убить, а потом я очнулся в своей комнате в настоящем, лежащим на полу, целым и абсолютно здоровым, прошло семь суток.

Портал не открывался уже семь дней подряд. Все семь вечеров не зажигалась полоска под дверью в маленькую комнату, и сама дверь не поддавалась на мои попытки ее открыть.

За эти дни я пережил целую гамму чувств или если хотите — градиент, от черного до белого. От, «ноги моей больше там не будет», до, «когда же откроется этот чертов портал и откроется ли вообще?»

Никто не давал мне ответ на этот вопрос. Жорж не появлялся и даже кота я больше не видел.

Неужели я так обосрался, что от моих услуг решили отказаться?

Причем, видимо в процессе починки, меня довольно здорово омолодили. Появилось огромное количество энергии, которое я не знал куда девать. Решил заняться спортом, купил спортивный костюм с кроссовками и начал бегать трусцой. На удивление, хорошо пошло. Я часами трусил по парку и стадиону и думал, думал, думал. Кто и за что меня пытались убить? Не попугать, а именно убить, жестоко и беспощадно. Как я спасся? Ведь раны были, очевидно смертельны, даже каждая по отдельности, а их было четыре. Они даже сейчас отзывались у меня фантомными болями хотя на боку не осталось никаких следов, даже намеков на шрамы.

Когда на шестой день моего вынужденного простоя заявилась Лера, чтоб узнать, как идет моя работа с её материалами, я выплеснул на неё (и в нее) все накопившиеся эмоции и чувства, а заодно и соответствующие жидкости организма. Проще говоря, залюбил её так, что ушла она от меня, по её словам, враскоряку, обозвав взбесившимся параманьяком.

К стыду своему, надо признать, что с её материалами — диссером и выписками из уголовных дел, я работал спустя рукава. Ознакомился бегло, отметив, что есть что-то интересное и перспективное, но самое главное, я не знал — пригодится ли мне это вообще.

На восьмой день позвонил Жорж.

Когда мы встретились он был необычно оживлен и радостен, долго тряс мне руку, будто встретил старого друга после долгой разлуки и, ничего не объясняя, сразу потащил в ближайшее кафе со странным названием для наших сухопутных мест «Морской волк».

— Заказывай, что хочешь, угощаю! — он по-барски махнул рукой, когда мы устроились за столиком, одни во всем зале, видать в наших краях моряков маловато.

— Что празднуем? — я не разделял его радостного настроения. — И откуда у тебя деньги?

— Отвальную! Аванс дали, — непонятно объяснил Жора. — Девушка, — обратился к официантке, — какой у вас самый дорогой коньяк?

— Кизлярский пять звезд, — равнодушно отвечала та, — в меню же написано.

Жорж глянул в меню.

— Действительно. Ха… самый дорогой — Кизлярский пять звезд, а самый дешевый, он же последний — Кизлярский три звезды. Невиданное разнообразие! Ладно, дайте нам пять звезд… Феликс, ты коньяк будешь? Не будешь? Тогда два по сто. Еще лимончик, оливочки и горячие бутерброды с ветчиной… и сигареты «Кент», всё пока.

Я удивился подобному аскетизму — обычно Жора жрал в три горла и заказал бокал разливного пива с гренками и сырными палочками.

— Ну, — сурово вопросил я, когда официантка отошла, — чего ты лыбишься как голая жопа в полнолуние? Чему так рад?

— А как же не радоваться, Феликс, дорогой? Соскочил я с твоего дела!

— В смысле?