Ноги у Анны ослабели, она почти повисла на решетке окна.
– Чей это конь? – спросила она и повторила громче: – Чей это конь?
Она видела, как слуга отвязал его и повел к конюшням. Тогда она внезапно свистнула тем свистом, каким Филип обычно подзывал Кумира. Конь немедленно повернул голову и навострил уши. Слуге пришлось несколько раз потянуть за повод, заставляя животное тронуться с места.
– Что это за мальчишеские выходки? – возмутилась Изабелла, но Анне было не до нее. Могучая волна радости поднялась и захлестнула ее. «Это Кумир, я не могла ошибиться. Значит, тот высокий человек в плаще с капюшоном, который только что вошел в дом, мог быть только Филипом!»
– Здесь Филип, Изабелла, здесь Филип! – вне себя, не понимая, что делает, закричала Анна, хватая сестру за руки. – Я не ошиблась, это его конь, это Кумир!
– Опомнись, Нэн! Что ты говоришь? Откуда здесь взяться этому йоркисту?
– Но это он! Он! Я знала, я чувствовала, что сегодня что-то произойдет!
И она опрометью кинулась к двери, однако Изабелла успела опередить ее и преградила дорогу.
– Опомнись, Анна! Что за вздор! Ты только что поклялась даже не думать о нем!..
– Ах, Изабелла, ты ничего не понимаешь! Фил здесь! Да пусти же меня! Я лишь взгляну на него – и все. Он здесь, и я увижу его!
– Нет!
Изабелла с неожиданной силой оттолкнула сестру, и прежде чем та успела опомниться, тяжелая резная дверь захлопнулась за герцогиней. Послышался звук опускаемой щеколды.
– Прости меня, Нэн, – донесся снаружи голос Изабеллы, – но я делаю это для твоего же блага и ради чести семьи. Ты останешься взаперти, чтобы успокоиться и поразмыслить о своей душе. О душе принцессы Уэльской!
Анна стояла какое-то время в оцепенении, а затем всем телом бросилась на дверь.
– Выпусти меня сейчас же! Не смей! Освободи меня! – неистово кричала она, колотя изо всех сил и раня руки о выступы и завитки дубовых плах.
Анна слышала, как сестра тяжело и взволнованно дышит за дверью.
– Не смей! – Голос принцессы опустился до грозного шепота. – Мне все равно… Ты заперла меня, но я буду кричать, я позову его в окно… Он услышит и придет.
– Успокойся, это какое-то наваждение. Его здесь нет и быть не может. Ты все напутала. Будь благоразумной, пощади хотя бы доброе имя отца!
– Как смеешь ты диктовать свою волю твоей принцессе?!
– Я твоя старшая сестра и забочусь о твоей заблудшей душе.
– Не лги! Ты хочешь властвовать надо мной, хочешь, чтобы я подчинилась тебе.
В ответ Анна услышала лишь удаляющийся шелест платья сестры.
– Нет! Нет! Ты не смеешь!
Она билась о закрытую дверь, затем метнулась к окну, вцепилась в решетку. Хотела закричать, однако сдержала себя. Сестра права в одном – есть честь Невилей, и есть доброе имя наследницы престола. Но ведь здесь Филип – и с минуты на минуту он может уехать, и они так и не увидятся!..
Анна опять кинулась к двери и в бессильной ярости застыла перед ее несокрушимой мощью. Что же это? Заточить принцессу Уэльскую как нашкодившую монастырскую послушницу? Она в отчаянии заметалась по комнате, затем, немного остыв, подошла к окну и, прижавшись лбом к решетке, стала смотреть в сторону конюшен. Ей было известно, что в Савое несколько дворов, соединенных последовательно, и Филип может уехать так, что она его даже не заметит.
Медленно опустившись на корточки у стены, Анна разрыдалась. Ее жгла обида на Изабеллу, она чувствовала собственное бессилие и злилась на себя – на то, что оказалась так глупа и доверилась сестре. Слезы текли и текли по ее щекам, сердце ныло, захлестывало отчаяние.
Неожиданно Анна вздрогнула от легкого прикосновения к плечу. Рядом стоял паж Изабеллы. Они с сестрой совершенно забыли о нем, и Чак так и просидел все это время в углу за камином.
– Не плачь, – сказал негритенок, с трудом подбирая слова и смешно надувая губы. – Ты хороший, а плачешь. Чак тебя любит.
Анна какое-то время смотрела на него и вдруг разрыдалась с новой силой.
– Уйди, ах, уйди! Мне так плохо.
Но он не отходил, невразумительно толкуя, что хочет помочь, что он может помочь принцессе. Она не сразу вникла в смысл его слов, но затем, несколько удивленная, спросила:
– Что ты говоришь? Ты можешь помочь? Но ведь мы оба заперты!
Негритенок улыбнулся, обнажив жемчужные зубки.
– Ты не может выйти, мой может. Мой так уже делал. Чак бежит и позовет твой слуги, твой большой пес.
Анна улыбнулась сквозь слезы.
– Да, вот только Соломона здесь и не хватало!
Но негритенок не понял ее иронии и продолжал твердить:
– Чак выйдет и позовет людей. Позовет собака. Госпожа будет бить, но Чак уже привык. Его много бить… всегда…
Анна поднялась. Какая-то смутная надежда шевельнулась в ней.
– Как ты выберешься отсюда?
Негритенок вскочил и бросился к камину, где еще тлели под золой угли.
– Госпожа один раз уехал и здесь меня забыл. Чак думал, что помирай. Но Бог сделал Чак маленький, как кошка, – и Чак выбрался через трубу.
Анна с сомнением заглянула в дымоход, но паж все твердил:
– Чак полезет, Чак позовет твой люди.
Девушка вдруг взяла его за плечи и пытливо заглянула в глаза. Негритенок усиленно закивал и перекрестился.
– Иисус Христос! Иисус Христос!