О Веронике коммандер не обмолвился ни словом: ни о том, что она – новый рекрут, ни о том, что она, вообще-то, девушка. Может, решил: пусть сама во всем признается, – а может, боялся оттенить важность того, что теперь наездников станет больше.
Веронику посадили рядом с Моррой, которая, как ни странно, сидела за столом, а не работала на кухне ночь напролет. Поначалу Вероника смущалась, боялась оставаться наедине с кухаркой – вдруг та обернет ее ложь против нее же, хотя до этого вступилась за нее. Однако Морра не злилась, напротив, восхищалась, заявив, что сильнее Вероники может быть лишь один человек – Авалькира Эшфайр. Вероника неловко улыбнулась и сменила тему.
Покончив с похоронным обрядом, люди устремили взоры в будущее. Штурм наездники пережили, но их укрытие на горе Пирмонт – больше не тайна. В сердцах обитателей Гнезда кипела ненависть к империи, жажда отомстить за близких, за потери, а большая часть из них верила, что коммандер Кассиан – закостенелый политик и не отважится на ответный удар по врагу. И хотя Вероника страшилась грядущего, она радовалась тому, что наконец стала его частью.
Пир затянулся. Вероника покинула трапезную и мысленно обратилась к Ксепире. Питомица мирно спала в Гнезде, рядом с полностью поправившимся Рексом. С тех пор, как ее выпустили из клетки, ее магия преобразилась: в уме Вероника ощущала исходящие от нее довольство, счастье и доверие. С каждым днем узы крепли. Что бы дальше ни случилось, куда бы ни завела их жизнь, Ксепира с Вероникой не расстанутся.
– Устала? – окликнули ее из-за спины.
Вероника замедлила шаг, позволив Тристану догнать себя на мостовой.
Глубоко вздохнув, она посмотрела на звездное небо: бескрайнее и мерцающее, оно напоминало, что ушедшие близкие навсегда останутся с ней. Кожу ласкал ночной ветерок – наконец он принес с собой тепло, а не холод. Вероника добилась своего: получила будущее наездника и новый дом.
– Нисколечко, – широко улыбнулась она.
– Вот и хорошо, – Тристан тоже улыбнулся и, обогнав ее, развернулся к ней лицом, продолжая пятиться. – Думал, вдруг тебе захочется позаниматься.
Вероника нахмурилась:
– В стрельбе из лука? Или на полосе препятствий?
– Нет, – он ткнул большим пальцем себе за спину. Под аркой стоял, держа в руках что-то тяжелое, Эрскен.
Седло.
Отдав его Тристану, Эрскен довольно ухмыльнулся и ушел.
– Я пользовался им, когда Рекс был моложе. Ну, что скажешь? – спросил он, оценивающе глядя на Веронику, которая смотрела на него в ответ, раскрыв рот. – Не желаешь как следует полетать, бок о бок?
Где-то в недрах Гнезда пробудились Рекс и Ксепира. Бок о бок… Вероника просияла:
– Да, – сказала она.
Авалькира устала.
Нет, «устала» – слово мелкое и слабое, больше подходит матерям с орущими младенцами и ночным часовым.
Авалькира полностью, совершенно выбилась из сил.
Каким-то образом ее жизнь превратилась в глупую игру, в череду вынужденных действий… Она жила больше ради Вероники. Ее заставили играть в няньку, мать, сестру и друга. Колючую правду жизни она обернула в мягкую шерсть и пестрые шелка, защищая Веронику, укрывая от ужасов мира, порой в убыток самой себе. Марать руки она не боялась: они уже были по локоть в грязи, задолго до Вероники, – но с каждым днем, с каждым прожитым годом Авалькира все больше сомневалась, что их удастся отмыть.
Видимо, усталость и заставила ее открыться Веронике перед уходом. Она и не думала хранить секрет так долго, но правда, которую некогда столь тяжело было удержать на языке, казалось, застряла комом в горле. Вероника, в лучшем случае, не умела обращаться с тенемагией – разве можно доверять такому человеку свой самый большой секрет? Даже сейчас Вероника не знала очень многого, очень многого она бы не поняла.