Корона и эшафот

Валазе: Записи различных сумм, выданных шотландским отрядам Ноэль-Граммона и Монморанси-Люксембурга, от 1 июля 1791 года.

Людовик: Это было раньше, чем я запретил выдачу этих денег.

Президент: Людовик, где вы хранили эти документы, признанные вами?

Людовик: У моего казначея.

Валазе: Признаете ли вы ведомость расходов по содержанию лейб-гвардейцев, швейцарцев и королевских гвардейцев в 1792 году?

Людовик: Нет, не признаю.

Валазе: Несколько документов по поводу заговора в Жалесе, оригиналы которых хранятся в секретариате департамента Ардеш.

Людовик: Они мне совершенно незнакомы.

Валазе: «Письмо Булье из Майнца», содержащее расписку в получении от Людовика Капета 993 000 ливров.

Людовик: Это письмо мне неизвестно.

Валазе: Приказ о выдаче 16 800 ливров, подписанный Людовиком; на обороте подпись Бонньера; письмо и расписка того же Бонньера.

Людовик: Я не признаю их.

Валазе: Два документа, упоминающие о суммах, выданных госпоже Полиньяк, Лавогюйону и Шуазелю.

Людовик: Не признаю и этих документов.

Валазе: Письмо за подписью двух братьев бывшего короля, вошедшее в обвинительный акт.

Людовик: Оно мне незнакомо.

Валазе: Документы, относящиеся к делу Шуазеля-Гуфье в Константинополе.

Людовик: Не имею о них понятия.

Валазе: Письмо бывшего короля к епископу Клермонскому, с ответом последнего от 16 апреля 1791 года.

Людовик: Я не признаю его.

Президент: Вы не признаете своего почерка и своей подписи?

Людовик: Нет.

Президент: На письме печать с гербом Франции.

Людовик: Эта печать была у многих.

Валазе: Признаете ли вы эту квитанцию Жилля?

Людовик: Нет, не признаю.

Валазе: Докладная записка о прекращении выдачи военных пенсий из фондов цивильного листа; письмо Дюфрен-Сен-Леона по тому же поводу.

Людовик: Я не знаю ни одного из этих документов.

Президент: Можете удалиться.

Поведение короля на допросе произвело самое невыгодное для него впечатление. Перед ним было несколько систем защиты — он выбрал наихудшую. Вместо того чтобы держаться с гордым достоинством монарха, не признающего за подданными права судить его; вместо того чтобы ответить открытым мотивированным сознанием политического деятеля, принявшего определенную программу для достижения своих целей; вместо того чтобы заковать себя в непроницаемую броню молчания, от которой отскакивают все стрелы противника, — Людовик XVI предпочел систему запирательства. Он отрекся от своей подписи, от документов, писанных его рукой, от писем и счетов, адресованных ему и им же запертых в секретный шкаф, — словом, он вел себя, как обвиняемый, пойманный на месте преступления и в своем замешательстве отрицающий очевидное. Таким образом действий король еще более восстановил против себя Конвент и многочисленные толпы народа, присутствовавшие при допросе; он ожесточил даже многих из тех, в которых до сих пор возбуждал сострадание своими несчастиями. Силу этого ожесточения Людовик испытал уже на обратном пути в Тампль: всю дорогу ему вдогонку неслись звуки грозного припева Марсельезы:

«Tyrans! Gu'un sang impur abreuve nos sillons![27]».

Конвент разрешил королю выбрать себе защитников. Выбор Людовика остановился на двух известных парижских адвокатах, Тронше и Тарже. Первый принял предложение не колеблясь; второй же малодушно отказался от опасной миссии, ссылаясь на свою старость и расстроенное здоровье. Взамен его добровольно предложил свои услуги бывший министр Людовика XVI, Ламуаньон-Мальзэрб. Кроме того, был приглашен молодой юрист по имени Десез. Согласно декрету 6 декабря, Людовик должен был через два дня после допроса явиться в Конвент в сопровождении своих защитников, чтобы быть выслушанным окончательно. Но жирондисты стали употреблять все усилия, чтобы продлить этот срок.