Школа «Эмпайр-Хай» находилась между двумя небоскребами. Можно было подумать, что она легко затеряется среди таких громадных зданий. Но нет. Напротив, она выделялась на их фоне благодаря готической архитектуре. Лестница, ведущая к входу, казалась бесконечной, и у меня всю неделю болели мышцы на ногах. Портик перед входом поддерживали мраморные колонны. Надпись, сообщающая о названии престижной академии «Эмпайр-Хай», сверкала в лучах солнца, и я не сомневалась, что буквы были сделаны из настоящей бронзы. Это здание скорее напоминало замок, чем школу. И, поднимаясь по ступеням, я чувствовала себя здесь настолько же чужой, как если бы в самом деле входила в старинный особняк.
– Вот увидишь, – с умным видом заявила Кеннеди, – пройдет время, и Изабелла все поймет. Когда-нибудь мы с тобой разбогатеем и заставим ее признать свои ошибки. Потому что, даже став нереально богатыми, мы все равно не будем такими засранками.
Я ничего не ответила. Раньше я мечтала разбогатеть. Когда мы с мамой жили в Делавэре и едва сводили концы с концами, мне казалось, что деньги могли бы все исправить. Но после того, как мама заболела, самым ценным для меня стало время. Мне его постоянно не хватало. Я долго не могла ни о чем больше думать. Я до сих пор это ощущала. Это как бомба с часовым механизмом, отсчитывающая секунды до взрыва. Но разве она не взорвалась тогда, когда я похоронила маму? Когда переехала сюда? Когда начала ходить в эту школу, где мне явно было не место? И все равно я до сих пор слышала тикающий звук. Словно в скором времени снова случится нечто ужасное. Еще один взрыв. Хотя и от первого я едва успела оправиться.
Я увидела, что «Неприкасаемые» уезжают на мерседесе Джеймса. И хотя Кеннеди дала им такую кличку, в школе все понимали, что неприкасаемыми не они. Этот титул принадлежал мне и всем ребятам, учившимся на стипендию, вроде Кеннеди. Мы были настоящими неприкасаемыми. Потому что не принадлежали к их миру. И никогда не будем принадлежать.
Глава 2
Пятница
– Ты готова? – спросила с кухни Кеннеди.
Я подпрыгнула от неожиданности и ударилась головой о полку своего шкафа.
Кеннеди вошла в мою комнату, наслаждаясь одним из вегетарианских буррито, которые я приготовила для дяди.
– Когда будешь украшать комнату? – спросила она и откусила от буррито еще один огромный кусок.
Хоть она и признавалась в своей любви к фастфуду, моя стряпня ей, похоже, тоже была по душе. – Мне нечем особенно украшать.
Я солгала. У меня сохранилось множество фотографий. Почти на всех были мы с мамой. Даже вспоминая об этом, я начинала плакать. Смогу ли я каждый день смотреть на ее улыбающееся лицо? Я прогнала эти мысли и завязала волосы в хвост.
– Я про постеры и тому подобное, а не про всякие дорогущие вазы. Сейчас это больше похоже на номер в гостинице, чем на твою комнату. Ты должна здесь обжиться.
– Я обжилась.
– Ага, ты до сих пор не разобрала коробки! – Она толкнула ногой одну из них. – Я распечатала несколько фотографий для тебя. Неудивительно, что ты редко улыбаешься. Я бы тоже загрустила, если бы читала «Джейн Эйр» и жила среди голых бежевых стен.
Я постаралась одарить ее самой лучезарной улыбкой, на которую у меня только хватило сил. Ведь мы обе знали, что мне было так тяжело улыбаться вовсе не из-за цвета стен в моей комнате и не из-за книги, которую я читала. И я просто обожала Кеннеди за то, что она не напоминала мне о маме. – Так ты готова? – спросила она.
– Да.
Кеннеди по-прежнему рассматривала мои коробки.
– Хочешь, я помогу тебе их разобрать, когда мы вернемся?
Сначала мне захотелось отказаться. Но потом я вспомнила, что сегодня вечер пятницы. А вечером в пятницу все нормальные подростки тусят со своими друзьями, так ведь?
Возможно, мне тоже стоило отвлечься хотя бы на несколько часов.
– Было бы здорово.
– Круто! – Она взяла меня под руку и повела из моей комнаты в коридор.
– И кстати, спасибо, что устроила меня на эту работу.
Кеннеди работала в компании, обслуживающей различные банкеты и вечера, и позвала меня к себе. Дядя говорил, что мне необязательно работать. Но я и так свалилась на него несколько недель назад как снег на голову. Не хотелось бы обременять его еще больше. Я решила, что буду помогать ему оплачивать жилье, и неважно, хотел он этого или нет.