Королевы смеха. Жизнь, которой не было?

В 1926 году в ТЮЗ пришел юный, обаятельный, необычайно подвижный Борис Чирков. Он только что окончил Институт сценических искусств, подрабатывал по ночам грузчиком в порту, был полон сил и никогда не унывал. Чиркова заметили еще в студенческих постановках, где он со своими сокурсниками – Николаем Черкасовым и Павлом Березовым – создал блистательный комический номер «Пат, Паташон и Чарли Чаплин», где выступил в образе Паташона.

Елизавета уже была свободна после первого не очень счастливого романа с режиссером Евгением Гаккелем. С Чирковым они сразу полюбили друг друга и стали жить вместе в гражданском браке. От Уваровой он перенял безумную страсть к книгам, и вскоре все ленинградские букинисты знали его как человека, который, не жалея денег, приобретал редкие книги. Более того, коллеги молодой пары заметили, как вырос культурный уровень Бориса, как вчерашний деревенский подросток на глазах становился современным городским интеллигентом.

Они прожили вместе более десяти лет. В эти годы в жизнь Бориса Чиркова ворвалось кино, и фильм «Юность Максима» сделал его не просто советской кинозвездой, а актером государственного масштаба. Его вместе с Лизой стали приглашать на правительственные банкеты, выделять путевки в престижные санатории в Крыму и на Кавказе. В одну из таких поездок молодые актеры оказались на пафосном пиршестве, где во главе стола восседал сам Сталин. Министры, военачальники, промышленники поднимали восхваляющие тосты в адрес отца народов. Спустя какое-то время Уварова узнала, что почти все они арестованы. С этого дня в ее душе навсегда поселился страх. Она панически боялась сказать или сделать что-то не то, непроизвольно начинала пресмыкаться перед важными чиновниками, начальниками и парторгами. Порой доходило до смешного. В очередном санатории, где жили «заслуженные коммунисты», Елизавета Александровна боялась лишний раз выйти в туалет, который находился в конце длиннющего коридора, лишь бы не попасть на глаза соседям по этажу.

В 1938 году за создание образа коммуниста Максима Бориса Чиркова наградили орденом Ленина и… квартирой в Москве. Узнал он об этом случайно. Бориса Петровича в числе других актеров пригласили выступить в Большом театре на торжественном концерте, посвященном очередному съезду ВЛКСМ. Приехав в Москву за несколько дней до концерта, Чирков поселился в гостинице «Москва». Там у него случился бурный роман с балериной из кордебалета. Возвращаться в Ленинград больше не хотелось, но Борис Петрович понимал, что нужно объясниться с Лизой…

На вокзале Чиркова уже поджидали трое в штатском: «Вам придется проехать с нами». По дороге актер успел подумать о самом худшем, но обнаружил, что везут его в Кремль. Через несколько минут Чирков оказался в кабинете председателя Совета народных комиссаров СССР Вячеслава Молотова. «Нехорошо, Борис Петрович, оказаться в Москве и даже не попытаться встретиться со своим родственником», – воскликнул хозяин кабинета. Актер даже не сразу вспомнил, что его мать была племянницей Молотова. После этой встречи Чирков и получил квартиру в столице.

Но в Ленинград он все-таки приехал – чтобы собрать вещи. Елизавета Александровна ни о чем его не спросила. На пороге Борис сказал ей: «Прости, Лиза, но я уезжаю. Навсегда».

Больше Елизавета Уварова замуж не выходила – ни официально, ни граждански. Детей завести не успела. Родственников у нее тоже не было. К женам своих друзей и коллег любви не питала, презирала их как класс. Со своим соседом по коммуналке Леонидом Любашевским они были в прелестных отношениях – вместе работали в ТЮЗе, он писал для театра пьесы и, кстати, снимался с Чирковым в трилогии о Максиме в роли Якова Свердлова. Его супруга, не стесняясь, демонстрировала достаток: в шубах ходила даже летом – проветривала, чтобы не съела моль. Для Уваровой она стала объектом пародий и насмешек.

Забавно, что, когда в радиопостановках Елизавета Александровна перестала играть мальчиков и девочек и стала получать характерные роли, однажды ей предложили сыграть говорящую шубу. «О, я знаю, как шубы разговаривают! – радостно воскликнула актриса. – Соседка дала мне очень много материала!»

Тем временем отношения между Ленинградским театром юного зрителя и консервативно мыслящей школьной общественностью все больше накалялись. Педагоги, не вникая в сущность эстетических законов, требовали от ТЮЗа создания универсального эталона для подражания, выработки «кодекса положительности». Именно в этом педагоги видели специфику театра для детей. И в этих условиях мастера театра во главе с Брянцевым продолжали работать по-своему, не сдавая позиций.