Из тех денег, что у нас тогда были, львиную долю съели врачи и лекарства. Только через полгода отец снова начал ходить. Конечно, о его легком, пружинистом шаге уже не могло быть и речи. Я научилась растягивать оставшиеся деньги и прятать их от сестер. Иногда кто-то из жалости покупал по дешевке одну-две резные поделки отца. Но это была капля в море. Пять лет назад отцовские сбережения полностью истаяли. Отец по-прежнему не мог и не желал искать себе посильную работу. И тогда я объявила, что стану добывать нам пропитание охотой. Отец не возражал.
Мое решение не всколыхнуло его. Он не встал от теплого очага, не оторвал голову от очередной поделки. Отец позволил мне отправиться в густые, полные опасностей леса, которых побаивались даже сильные и опытные охотники. Постепенно в нем проснулись какие-то зачатки заботливости. Иногда он благодарил за принесенную дичь, иногда ковылял в город — продавать свои резные поделки. Но это все, на что он был способен.
— Мне бы не помешал новый плащ, — вздохнула Элайна.
Услышав ее слова, Неста тут же поднялась со стула и объявила:
— А мне нужны новые сапоги.
Я промолчала. Не хватало еще возражать их извечным «хочу» и «нужно». Достаточно было посмотреть на нынешние сапоги Несты. Они стояли у двери, не потерявшие блеска кожи. Зато моя обувь стала мне тесновата и расползалась по швам. Я уже неоднократно латала сапоги, выбирая нитки покрепче.
— Мой плащ совсем старый и больше не греет, — канючила Элайна. — Однажды я превращусь в ледышку и умру.
Умоляющий взгляд сестры устремился на меня.
— Ну пожалуйста, Фейра.
Она умудрялась так растягивать два слога моего имени, что мне становилось тошно. Неста сердито прищелкнула языком и приказала сестре заткнуться.
Я даже слушать не желала перепалку сестер из-за денег, которые завтра заплатят за шкуры. Им почему-то в голову не приходило, что шкуры вначале еще нужно продать. Тем временем отец встал и подошел к столу. Опираясь одной рукой о край стола, он внимательно рассматривал добытую мною олениху. Потом отцовское внимание переместилось на волчью шкуру. Я напряглась, ожидая вопросов. Его пальцы, не потерявшие аристократической мягкости, отвернули край шкуры и прошлись по окровавленной изнанке.
— Фейра, а это откуда? — спросил отец, неодобрительно поджав губы.
— Оттуда же, откуда и олениха, — ответила я.
Я старалась говорить спокойно, но мои слова прозвучали резко и холодно.
Отцовский взгляд скользнул по луку и колчану со стрелами, все еще остававшимися у меня за спиной. Потом отец выразительно посмотрел на охотничий нож, и его глаза подернулись влагой.
— Фейра… это очень рискованно.
Я вздернула подбородок и огрызнулась:
— А у меня выбора не было!
Я не хотела рявкать, так получилось. На самом деле на языке крутились другие слова: «Как еще нам добывать пропитание? Ты почти безвылазно сидишь дома. Если бы не моя охота, мы все давно бы померли с голоду».
— Фейра, — повторил отец и закрыл глаза.
Сестры затихли. Я повернулась к ним и увидела презрительно сморщенный нос Несты.
— От тебя воняет, как от свиньи, извалявшейся в навозной жиже, — заявила старшая сестра, косясь на мой плащ. — Неужели тебе трудно хотя бы попытаться не выглядеть как невежественная крестьянская девка?
Неста умела больно бить словами и знала, куда нанести удар. Но я не подала виду, что удар достиг цели и мне больно. Я была слишком мала и успела усвоить лишь самые азы хороших манер, чтения и письма. Потом наша семья разорилась, и отцу стало не до моего образования. Тем не менее Неста не упускала возможности напомнить мне об этом.
Неста отошла. Она не могла стоять рядом с «вонючей свиньей», в очередной раз спасшей ее и остальных от голодной смерти.
— Сними эту отвратительную одежду, — потребовала она, водя пальчиком по своей золотисто-каштановой косе.
Я могла бы ответить, но сдержалась. Неста была старше меня на три года, а ухитрялась выглядеть моложе, и на ее щечках всегда играл красивый розовый румянец.
— Подбрось-ка лучше дров в очаг и согрей котел воды, — сказала я.
Какие там дрова! Рядом с очагом лежало всего одно полено.
— Я думала, что хотя бы сегодня ты наколешь дров.
Неста разглядывала свои длинные чистенькие ноготки.
— Ненавижу колоть дрова. От них у меня занозы.
Ох уж этот презрительный взгляд из-под темных ресниц! Неста больше, чем мы с Элайной, походила на покойную мать.
— И потом, — кривя губки, продолжала она, — у тебя это получается вдвое быстрее. И твои руки лучше приспособлены к такой работе. Они успели огрубеть.
Я стиснула зубы. Меньше всего сейчас хотелось затевать ссору, но в душе у меня все бурлило.
— Завтра изволь встать с зарею и наколоть дров, — сказала я, расстегивая верхнюю пуговицу охотничьего костюма, — иначе всех нас ждет холодный завтрак.
— И не подумаю! — хмуря брови, бросила мне Неста.
Но я уже двинулась во вторую комнатку, которую делила с сестрами. Элайна шепотом попыталась урезонить Несту, получив очередную порцию ее яда.
— Достань разделочные ножи, — сказала я отцу, не утруждая себя учтивыми речами. — Я сейчас переоденусь и приду.