Волчонку не хватало моего общества. Перед отбытием в Бернс я оставил ему хорошо промороженную тушу оленя, которую спрятал за сараем. Ее должно было хватить на все время моего отсутствия. Но, следуя истинно волчьей манере, он ел и спал, а потом ел и снова спал, пока мясо не кончилось.
Внутри дома были разбросаны дочиста обглоданные кости. Волчонок встретил меня с безумным восторгом, извещенный о свежем мясе, которое я принес, как Даром, так и собственным носом. Он жадно накинулся на угощение и не обращал на меня внимания, пока я собирал в мешок обглоданные кости. Слишком много отбросов привлекло бы крыс, а за крысами последовали бы крысоловы из замка. Я не мог так рисковать.
Пока прибирался, я потихоньку наблюдал за волчонком. Я видел, как вздувались мышцы на его плечах, когда он упирался передними лапами в мясо и отрывал от него куски. Большая часть костей была обглодана, и мозг из них был начисто вылизан. Это уже не щенячьи игры, а работа могучего молодого зверя. Разгрызенные кости были толще моей руки.
Таков был обычай стаи. Я, старший, приношу мясо, чтобы кормить волчонка, младшего. Я был охотником, который отдает ему часть своей добычи. Я прощупал сознание волчонка и обнаружил, что у него затухает ощущение того, что мы разные. Мы были стаей. Это было понятие, которого я никогда раньше не учитывал, понятие гораздо более глубокое, чем дружба или товарищество. Я боялся, что для волчонка это равнозначно тому, что я называю связью. Я не мог допустить этого.
— Я человек. Ты волк. — Я произнес эти слова вслух, зная, что он поймет их значение из моих мыслей, но желая, чтобы он всеми способами почувствовал наше различие.
Он замолчал и удовлетворенно облизнул нос. На его передних лапах были пятна крови.
Я изменил тактику и холодно сообщил ему: