Королевский убийца [издание 2010 г.]

Я рискнул пойти за ней. Остальные тоже поднимались на башню. В одно мгновение Кетриккен оказалась у кучи статуй, ваз и кадок. Она смела снег со щеки херувима с такой нежностью, как будто это был ее ребенок. Она смахнула снег с каменной скамейки, а потом подняла херувима и поставила его туда. Это была немаленькая статуя, но Кетриккен энергично вытаскивала из сугроба все новые и новые предметы. Она восторженно ахала над каждой новой находкой, настаивая, чтобы остальные женщины подошли и разделили ее восхищение.

Я стоял немного в стороне от них. Холодный ветер дул на меня, пробуждая боль от ран и принося с собой тяжелые воспоминания. Здесь я стоял когда-то на холоде, почти обнаженный, а Гален пытался вколотить в меня науку Силы. На этом самом месте он избивал меня, как собаку. А вон там я боролся с ним, и в этой борьбе сгорела и разрушилась вся Сила, которая у меня когда-то была. Все кругом по-прежнему напоминало мне о самых горьких днях моей жизни. Я думал, может ли какой-нибудь сад, каким бы зеленым и спокойным он ни был, очаровать меня, если я буду стоять на этом самом камне. Одна низкая стена манила меня. Если бы я подошел к ней и посмотрел через край, то увидел бы каменистые скалы внизу. Я этого не сделал. Скорый конец, которого я когда-то жаждал, чтобы избавиться от мучений, больше не будет искушать меня. Я отогнал от себя давнишний приказ Силы Галена. Я отвернулся и снова стал наблюдать за королевой.

Среди снега и камня она ожила. Есть цветок, подснежник, который расцветает иногда даже зимой. Кетриккен в ту минуту напомнила мне его. Ее светлые волосы на фоне зеленого плаща внезапно стали золотыми, губы — красными, щеки — такими же розовыми, как те розы, которые снова расцветут здесь. Глаза ее сверкали, как синие самоцветы, когда она радостно восклицала при виде каждого откопанного сокровища. По контрасту ее темноволосые леди с черными или карими глазами были закутаны в теплые плащи с капюшонами. Они стояли тихо, соглашаясь со своей королевой и радуясь ее восторгу, но потирали замерзшие пальцы или плотнее закутывались в плащи, защищаясь от ветра. Вот такой, подумал я, должен увидеть ее Верити, горящей жизнью и счастьем. Тогда он не мог бы не полюбить ее. Жизнь горела в ней, так же как и в нем, когда он охотился или скакал верхом. По крайней мере, раньше.

— Конечно, это все очень мило, — сказала леди Хоуп, — но нынче очень холодно. И мало что можно сделать здесь, пока не растаял снег и погода не стала мягче.

— О, вы ошибаетесь! — воскликнула Кетриккен. Она громко засмеялась и, оторвавшись от своих сокровищ, снова вышла в центр площадки. — Сад начинается в сердце. Завтра я смету снег и лед с верхушки башни, а потом мы расставим все эти скамейки, статуи и горшки. Но как? Как спицы в колесе? Как чудесный лабиринт? Или по величине и виду? Есть тысячи возможностей разместить их, и я буду пробовать по-разному. Правда, может быть, мой лорд вспомнит для меня, как это было когда-то. Тогда я восстановлю это место для него — сад его детства!

— Завтра, королева Кетриккен. Небо темнеет, и становится холоднее, — посоветовала леди Модести. Я видел, чего стоил ей подъем по лестнице и последовавшее за ним стояние на холоде, но, говоря это, она сердечно улыбалась. — Может быть, сегодня я смогу рассказать вам, что я помню об этом месте.

— Правда? — воскликнула Кетриккен и схватила леди Модести за руки. Улыбка, которой она одарила пожилую женщину, была похожа на благословение.

— С радостью.

И мы медленно начали спускаться с крыши. Я шел последним. Закрыв за собой дверь, я немного постоял, пока глаза привыкли к темноте башни. Подо мной подпрыгивали свечи — это спускались остальные. Я благословлял того пажа, который додумался сбегать и принести свечей. Я шел медленнее. Моя покалеченная рука отвратительно ныла. Я думал о радости Кетриккен и был доволен, хотя и чувствовал себя немного виноватым в том, что эта радость построена на песке. Верити испытал облегчение, когда я предложил ему передать сад Кетриккен, но это не имело для него того значения, что для нее. Она накинется на эту работу, как будто ей поручено воздвигнуть алтарь их любви. Я сомневался, что завтра Верити вообще вспомнит о своем подарке. Спускаясь по лестнице я чувствовал себя и предателем, и глупцом.