Королевский убийца

Я рискнул пойти за ней. Остальные тоже поднимались на башню. В одно мгновение Кетриккен оказалась у кучи статуй, ваз и кадок. Она смела снег со щеки херувима с такой нежностью, как будто была его матерью. Она смахнула снег с каменной скамейки, а потом подняла херувима и поставила его туда. Это была немаленькая статуя, но Кетриккен энергично вытаскивала из сугроба все новые и новые предметы. Она восторженно ахала над каждой новой находкой, настаивая, чтобы остальные женщины подошли и разделили ее восхищение.

Я стоял немного в стороне от них. Холодный ветер дул на меня, пробуждая боль от ран и принося с собой тяжелые воспоминания. Здесь я стоял когда-то на холоде, почти обнаженный, а Гален пытался вколотить в меня Скилл. На этом самом месте он избивал меня, как собаку. А здесь я боролся с ним, и в этой борьбе сгорел и разрушился весь Скилл, который у меня когда-то был. Все кругом по-прежнему напоминало мне о самых горьких днях моей жизни. Я думал, может ли какой-нибудь сад, каким бы зеленым и спокойным он ни был, очаровать меня, если я буду стоять на этом самом камне. Одна низкая стена манила меня. Если бы я подошел к ней и посмотрел через край, то увидел бы каменистые скалы внизу. Я этого не сделал. Скорый конец, которого я когда-то жаждал, чтобы избавиться от мучений, больше не будет искушать меня. Я отогнал от себя давнишний приказ Скилла Галена. Я отвернулся и снова стал наблюдать за королевой.

Среди снега и камня она ожила. Есть цветок, подснежник, который расцветает иногда даже зимой. Она напомнила мне его. Ее светлые волосы на фоне зеленого плаща внезапно стали золотыми, губы красными, щеки такими же розовыми, как те розы, которые снова расцветут здесь. Глаза ее сверкали, как голубые драгоценные камни, когда она радостно восклицала при виде нового откопанного сокровища. По контрасту ее темноволосые леди с черными или карими глазами были закутаны в теплые плащи с капюшонами. Они стояли тихо, соглашаясь со своей королевой и радуясь ее восторгу, но потирали замерзшие пальцы или плотнее завертывались в плащи, защищаясь от ветра. Вот, подумал я, такой должен увидеть ее Верити, горящей жизнью и счастьем. Тогда он не мог бы не полюбить ее. Жизнь горела в ней, так же как и в нем, когда он охотился или скакал верхом. По крайней мере, раньше.

— Конечно, это все очень мило, — сказала леди Хоуп, — но сейчас очень холодно. И мало что можно сделать здесь, пока не растаял снег и погода не стала мягче.

— О, но вы же ошибаетесь! — воскликнула Кетриккен. Она громко засмеялась, и, оторвавшись от своих сокровищ, снова вышла в центр площадки. — Сад начинается в сердце. Завтра я смету снег и лед с верхушки башни, а потом все эти скамейки, статуи и горшки должны быть расставлены. Но как? Как спицы в колесе? Как чудесный лабиринт? Или по величине и виду? Есть тысячи возможностей разместить их, и я буду пробовать по-разному. Правда, может быть, мой лорд вспомнит для меня, как это было когда-то. Тогда я восстановлю это место для него — сад его детства!

— Завтра, королева Кетриккен. Небо темнеет, и становится холоднее, — посоветовала леди Модести. Я видел, чего стоил ей подъем по лестнице и последовавшее за ним стояние на холоде, но, говоря это, она добродушно улыбалась. — Может быть, сегодня я смогу рассказать вам, что я помню об этом месте.

— Правда? — воскликнула Кетриккен и обеими руками схватила леди Модести за руки. Улыбка, которой она одарила пожилую женщину, была похожа на благословение.

— Я буду рада.

И при этих словах мы медленно начали спускаться с крыши. Я шел последним. Я закрыл за собой дверь и мгновение стоял, давая глазам привыкнуть к темноте башни. Подо мной подпрыгивали свечи — это спускались остальные. Я благословлял того пажа, который додумался сбегать и принести их. Я шел медленнее. Моя покалеченная рука отвратительно ныла. Я думал о радости Кетриккен и был доволен, хотя и чувствовал себя немного виноватым в том, что эта радость построена на песке. Верити испытал облегчение, когда я предложил ему передать сад Кетриккен, но это не имело для него того значения, что для нее. Она накинется на эту работу, как будто ей поручено воздвигнуть алтарь их любви. Я сомневался, что завтра Верити вообще вспомнит о своем подарке. Я чувствовал себя и предателем, и глупцом, идя вниз по лестнице.