Королевский тигр

— Мама! — закричал он, задыхаясь от волнения. — Смотри, мама! Что я тебе принес!

Он вытащил из кармана и протянул ей красное яблоко. Она посмотрела на него отсутствующим взглядом и не подала никакого знака радости или понимания. Тогда он подбросил яблоко вверх, поймал и помахал им перед ее лицом, дразня и маня.

— Мама! — он потянул ее за рукав. — Ну посмотри! Да поиграй же со мной!

И тут лицо-маска постепенно начало оживать, и шрам побагровел, словно новая жизнь забилась там и медленно потекла по жилам всего ее тела, дремлющего в сумраке оцепенения. Вздрогнули длинные ступни и пальцы, грудь приподнялась и задышала глубже. Мальчик схватил яблоко зубами и пустился скакать вокруг кровати, как одержимый, потом одним махом вскочил на нее, запрыгнул на живот матери, уселся верхом и, выпустив из зубов, осторожно уронил яблоко ей на колени, а сам прижался к ней и обхватил ее обеими руками.

Под этим пылким натиском расходившегося малыша она откинулась на спину и засмеялась, и еще некоторое время продолжала смеяться монотонным и довольно громким смехом, но потом смех вдруг резко оборвался и она повернула голову к Клингенгасту, так как тот быстро подошел к ним, желая вырвать малыша из ее объятий. Он опасался непредвиденной реакции больной, возможно, даже приступа буйства.

Она обхватила малыша левой рукой и крепко прижала к груди. Ее лицо приняло выражение напряженного раздумья, верхняя губа приподнялась, обнажив зубы, из груди вырвалось тихое предостерегающее рычание.

Врач потянулся, чтобы схватить мальчика, как вдруг сзади к нему подскочил служитель и удержал, железной хваткой стиснув разом обе его руки.

— Что вы себе позволяете? — тихо сказал Клингенгаст. — Необходимо забрать у нее ребенка, он подвергается величайшей опасности.

Ее шрам теперь полыхал огненно-алым и пульсировал все новыми более темными, багровыми волнами, подобно тому как наливается кровью зоб обозленного индюка.

— Нет, — так же тихо возразил служитель. — Она не сделает ему ничего плохого, потому что он ее не боится. Пока нет страха, они никому ничего плохого не сделают.

— Мы тут не на манеже, а в сумасшедшем доме, дорогой друг! — возмутился Клингенгаст. У него было такое чувство, будто служитель вероломно нанес ему удар в спину, именно этот человек, которому он доверял как союзнику. Тем не менее он позволил на несколько шагов отвести себя от кровати, затем, уже добровольно, вернулся к двери, — он вспомнил, что возле двери находится кнопка сигнализации для вызова санитаров. Однако прежде чем он успел до нее добраться, мальчик свободно выпрямился и отвел стеснявшую его руку больной. Он схватил яблоко, которое скатилось на белую простыню, и обратился к матери с радостной услужливостью и так, будто присутствие в комнате двух чужих мужчин было для них с матерью, двух заговорщиков, занятых лишь собой, совершенно несущественно:

— Хочешь его съесть, мама? Давай я разломаю его пополам? Я умею просто руками, я сильный, мама.

Но она не обращала на него внимания и по-прежнему не отводила от врача враждебного взгляда, и вдруг вытянула шею, как будто захотела подняться, и раздраженно повела головой.

— Йозеф! Слезь с кровати, — тихо приказал служитель. — Иди сюда, ко мне!

Мальчик повиновался мгновенно, и больная не попыталась его удержать. Врач приоткрыл дверь палаты и вытолкнул за порог сначала мальчика, потом, не спуская глаз с пациентки, служителя. Прежде чем Клингенгаст успел выйти из палаты, она вдруг сделала движение. Медленно простерла длинную руку и повелительно указала на дверь.

— И ты, — сказала она.

— Конечно, милая фрау Кутиан, — ровным голосом успокоил ее врач. — Я ухожу. Вам больше ничего не нужно?

— Вон! — крикнула она, резко согнула руку в локте и с силой выбросила ее перед собой резким отвергающим жестом. — Если твой возлюбленный — королевский тигр, — сказала она медленно и холодно, — тебе вовсе не нужен тот, кто чистит за ним клетку.

Часто бывает, что какое-то случайное слово, слово человека, которому вовсе нечего сказать другому, и даже слово глупца, лишенное смысла, не нацеленное на что-то реальное, все же поражает цель. В течение долгого времени расстройство накапливается под тонкой оболочкой сознания. Ненароком оброненное слово падает именно в это место. Падает камнем, и тут твердая почва оказывается топью, в которую погружается камень. Тогда начинают следить за опасным местом или обходить его стороной. Но по ночам сновидения кружат вокруг опасного места, потом и те, кто днем был тебе другом, приближаются как враждебные образы ночных снов и бросают все новые камни туда, где первое потрясение наметило болевую точку. Лучше было бы не знать о ней.

Клингенгасту приснился сон, похожий на тот, который когда-то уже снился ему в детстве. Празднично убран стол, и он, аппетитно украшенный, лежит на тарелке перед своей матерью, но она отталкивает тарелку. Он страстно желает быть съеденным матерью, и потому встает, берет нож и вилку вместо весел и, как в челноке, плывет к ней по скатерти.

— Мама, — просит он, — пожалуйста, съешь меня. — Но она рассеянно отказывается: