Магия, обращенная на себя, действует мощно. Наставница Эриль пользовалась неутомимостью в дальних походах и строго предупреждала учеников: это опасное и неоднозначное средство, которое следует применять с большой осторожностью. Заклинатель сам тратит себя же на магическую подпитку – и одновременно расходует физические силы. Да, он бежит, не ощущая усталости, преодолевает значительные расстояния куда быстрее, чем смог бы в иных условиях. Но если нагрузка слишком велика, приходится расплачиваться непосильно дорого.
Эльф отчетливо осознал – он уже платит. Отупением, перерастающим в окончательное безразличие. Зрением, ухудшившимся настолько, что у снега остались лишь оттенки серого, без тонких полутонов. Слухом, направленным теперь внутрь, на изучение звенящего тока крови в сосудах и счет толчков сердца. Магией, утекающей в воронку растущей усталости все быстрее, трудно и неполно контролируемой. Но сейчас надо добраться домой. Обязательно.
Их ждали. Тимынтэ, сколько бы он ни называл себя слабым шаманом, дело знал. Услышал идущих от реки издали, понял сполна усталость гостя и приготовил все самое необходимое: ужин и теплое питье на травах. Лоэль кое-как вошел в чум и рухнул на шкуры. Рядом засуетились «жены», сочувствуя ему искренне, без тени насмешки. Помогли стащить теплый сокуй и парку, укутали в мех. Сыру взялась кормить с ложечки, как маленького. Сигэ усердно разминала усталые ступни, ругая всю странную «семью» – «мужа», вождя, шамана, брата, себя и подругу. Сильнее прочих оказался неправ, само собой, брат.
– Дюпта, ты очень плохой друг, однако! Ты изводишь моего мужа, со свету сживаешь! С тобой Дянгу и его сын бегать не могут, сам Бынгу устает через один аргиш. Ну сильно злой ты человек, что еще сказать?
– Шаману нельзя себя заклинать, совсем нельзя, – укоризненно добавил Тимынтэ. – Даже я знаю, а я только слабый помощник, мало-мало учился! Ты себя шибко загнал, Элло. Зачем так спешил? Мы все сделали, как велел. Узнал бы завтра – что дурного? – Шаман вздохнул, безнадежно махнул рукой. – Хотя ты прав. И хорошего нет ничего. Будешь слушать или нет сил, спать надо?
– Буду слушать, – кивнул Лоэль, отбирая у Сыру ложку. – Вкусная еда. Спасибо.
– Сигэ старалась, – выдала подругу Сыру. – Каша, мы ее не едим. Совсем мало крупы меняем у леснийцев. Но мы думали, ты будешь рад такой еде. Дюпта ходил наверх, ел там кашу и нас научил, как надо варить. С орехами, с ягодами, с маслом. Шибко соленая. Все правильно?
– Да, хорошо, – еще раз блаженно признал Лоэль.
– И травяной отвар с медом, – гордо добавила Сыру. – Очень ценный. Тимынтэ ходил к Дянгу и взял для тебя. Охотник бы и больше отдал, и даже – все. Ты у нас сильный шаман, Хэнку теперь совсем живой. Разговаривает, уже узнает маму.
– Заботливые у тебя жены, но, однако же, болтливые, – усмехнулся Тимынтэ. – Слушай, Элло, что мы с Сыру во сне вспомнили. Это важно.
Шаман достал – Лоэль чуть не подавился овсяной кашей – бумагу. Настоящую такую, хорошей гномьей выделки, вощеную. Вот уж чего эльф никак не ожидал обнаружить в столь диком на вид стойбище. Он предположил, что здесь ее ценили безмерно высоко. И все же смело пустили в дело ради записи истории сна. Заметки были нанесены на лист очень мелким почерком, с сокращениями, но усердно и подробно. Большой лист они заполнили целиком. С одной стороны писала Сыру, с другой – сам Тимынтэ. Теперь оба рассказчика разбирали слипшиеся обрывки слов и дополняли их деталями.
Семь лет назад в большом селении ны-кайга не ждали беду. О ней слышали, от ее страшной поступи не спали ночами. Все знали, сколь многие уже пострадали, все могли шепотом, не навлекая несчастья громким упоминанием имен, перечислить дальних родичей, сгинувших в одну из зим от напасти. Слышали, что чаще иных она выбирает именно людей ны, и все же очень надеялись: отвязалась загадочная погибель, осталась далеко позади, в низовьях реки. Не зря опытный шаман трижды переводил род через притоки Архони, пел на переправах, убирал след. Не зря он нарек роду иное имя, раньше времени повелел вождю передать всю власть сыну. Никто не мог бы отыскать ны-кайга в новом месте. Ниже по реке спокойно жили люди, здесь тоже аргишили без опаски – вроде было вполне спокойно и надежно. Через год шаман хотел увести род еще дальше, к закату, миновав снова течение Архони. Не успел.
Он прожил длинную жизнь, выучил двух толковых помощников за пять лет до последней зимы рода, взял на воспитание третьего, мальчика Тимынтэ. Его не думали допускать до серьезных дел еще года три. И потому духов-помощников на последней заре года звали без Тимынтэ. Он расстроился, ушел в дальний край селения и там сидел, на холме. Глядел на короткий подскок солнышка. Тускло-рыжий поздний блик скользнул по снегу, неудачно зацепился за сугробы и разрезал их – так показалось враз похолодевшему от ужаса мальчику. Снег взметнулся темным фонтаном, багровым на фоне мгновенного заката. Уплотнился, задвигался, рождая ветер и низкий, ползущий по коже «звук без звука», как описал его Тимынтэ.