Королевский краб

Переводя это все на обычный язык, получалось, что с 50—70 сетей, каждая из которых длиной 30—40 метров, брали по хорошему стропу мерного, средней величины краба — тысячу штук. Отличное попадание в сети!

Сколько дней, неделю за неделей ждали на плавзаводе массового хода крабов, и, кажется, это началось!

Нечесаная, неумытая выскочила на палубу жена Карповича Настя и, перегнувшись на леерах, закричала вниз:

— Эй, эй… там «семерка» ухватилась или кешу гоняет?

Это началось, и каждый понимал, нельзя терять и минуты. Трудный наш труд чем-то напоминает карточную игру. В нем велик элемент азарта и риска, и от него зависит многое, особенно на крабовой путине, потому что ученые еще не изобрели таких локаторов, которые бы могли регистрировать мигрирующие стада крабов. А вот на рыбе несколько легче. Косяки рыбы можно засечь с самолетов, специальными аппаратами, и ставить сети в районах скопления. А здесь… здесь ставь сети и вирай их, молясь особому богу, богу удачи.

— Эй, эй… так вы скажете, ухватилась «семерка» или гоняет кешу? — продолжала кричать Полторы Бочки.

Но вовремя ухватились все, и мотоботы подходили к борту один за другим, часто. Скоро на палубе скопились десятки тонн крабов. Федя, глядя на это обилие, стал вспоминать прошлое:

— Эх, бывало, уставим стропами палубу до самой бухгалтерии — в заводе убираются до утра. И еще краб оставался на следующий день.

— А мы не будем оставлять, — сказал проходивший мимо Борис Петрович и тут же на ходу распорядился периодически поливать улов морской водой.

Мы с Вира-майна и лебедчиками установили стропа потеснее и в порядке живой очереди с таким расчетом, чтобы какой-либо строп не залежался и крабы в нем не вытекли белковой жидкостью под лучами солнца. А что делать? Эти полурастения-полуживотные и товар скоропортящийся, требующий нежного обращения, но на практике с крабом иногда обращаются словно это кизяки: его мнут, давят, толкая на конвейер граблями или просто ногами. Потому что его обилие, потому что так легче, проще спихнуть его на конвейер, из-за отсутствия строгой дисциплины.

Тут я не один раз слышал выражение «морской порядок», но часто не видел порядка среди промрабочих — так именуются добытчики и обработчики крабов. Однажды я был свидетелем такого разговора молоденькой укладчицы с мастером, которая, кстати, не первый год замужем, мать двоих детей.

Мастер:

— Тебе следует побыстрее просыпаться и уже через пятнадцать минут после того, как объявили, быть на рабочем месте.

Рабочая:

— Такое скажешь, Светка! Не будь дрянью, видишь: у меня волосы длинные, надо же их расчесать?

А вот вчера к Борису Петровичу пришла женщина, которую он искал целый день и которая спросила:

— Чего вы меня то и дело вызываете?

— Милая, — мягко повел речь Борис Петрович, умеющий говорить с людьми по-всякому, — я тебя не вижу на работе. В чем дело?

— Я мастера предупредила: у мужа день рождения. Должна ведь я отметить его праздник?

— Должна, — со вздохом отвечал начальник цеха, — но еще больше вы должны думать, что сегодня не выходной, не праздник. Идите на работу, там же ведь каждый на счету!

— Нет. Хотите, пишите мне прогул, — сказала женщина и вышла из кабинета Бориса Петровича.

Откуда такое, в чем корень зла? То ли переизбыток демократизма или леность руководства, не умеющего организовать людей, требовать от них элементарного?

Очевидно, и то, и другое, и третье, и четвертое…

В нашей бухгалтерии сидят милейшие женщины, нарядно одетые, чистенькие. Другой раз выйдут некоторые из них на мостик, и такие они красивые стоят в лучах алого закатного солнца, что невольно обращают на себя внимание палубных рабочих. Их широко расставленные в сетчатых наимоднейших чулках ноги, колокола платьев, юбок толкают палубных на разговоры:

— Ничего бичихи!

А если подходят три лба из бригады подноски сетей — Колька, Митька и Юрка, ребята чудовищной силы, ленивые в движениях, обстоятельные, то они задирают головы откровенно, даже становятся на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть скрытое под японским шелком.

— Я бы той и довольная осталась.

Но чаще о женщинах из бухгалтерии говорят с презрением, откровенно завидуют их негрязной семичасовой работе. Но это за глаза, а в глаза им льстят или же, чаще всего, остаются равнодушными, не уважают в них женщину. При них палубные, особенно толстый, грузный подносчик Коля с аккуратненькими усиками, обсуждают способы любви и, как мне всегда казалось, с тайным ожиданием того, что их оборвут, сделают замечание, возмутятся. Но такого ни разу не было, и отчего бы это? Из-за страха, из-за нежелания связываться…

Тут некоторые легко ссорятся, оскорбляют друг друга из-за мелочи, но в принципиальном не всегда принципиальны те, кто облечен особо малой властью.

И тут, как, впрочем, и во многих местах, я неоднократно замечал своеобразную тоску, порою не осознанную, жажду дисциплины среди лучшей части самих же рабочих.

Вот за последние дни по плавзаводу прокатилась волна увольнений и перемещений, идущая снизу, то есть от самих рабочих. К завлову приходит рабочий завода:

— Хочу в ловцы.