Читаем Королевский гамбит полностью

Ну, он и погнал. А когда выехали за город, прибавил еще, хотя покрытие было гравиевым; шестимильная асфальтовая дорога до города – это единственное, что Барон Харрис упустил или, во всяком случае, не успел построить, умерев слишком рано. Так или иначе, ехали они довольно быстро, дядя пристроился на краю сиденья, как на насесте, не отрывая взгляда от стрелки спидометра, как если бы с того момента, как она впервые вздрогнула, он все время был готов выскочить из машины и помчаться на своих двоих.

– Привет, Гэвин.

– Вы только посмотрите на него, – повернулся его дядя к мистеру Маккаллуму. – Дайте срок – и я так поприветствую вас, что соучастником у меня пойдете.

– Так ведь он же знал, что это за лошадь, – сказал мистер Маккаллум. – В такую даль из дома поехал, только чтобы сказать, что покупает ее. К рассвету уже был на месте, спал в машине, а в кармане у него, словно охапка листьев, шуршали доллары, четыре или пять сотен. Да в чем дело-то? Он что, утверждает, что он несовершеннолетний?

– Ничего он не утверждает, – сказал его дядя. – Он вообще никому не разрешает говорить про свой возраст, даже своему вашингтонскому дяде. Забудьте про это. С жеребцом-то вы что сделали?

– Отвел в конюшню, в стойло поставил, – сказал мистер Маккаллум. – Все путем. Конюшня маленькая, всего одно стойло, ничего там больше не было. Он мне сказал, что беспокоиться не о чем, ничего больше и не будет. Он ее заранее подобрал, к тому времени как я подъехал, все уже было готово. Но я самолично проверил дверь, ограду – все. Нормальная конюшня. Иначе бы я там лошадь не оставил, сколько бы он мне ни заплатил.

– В этом я не сомневаюсь, – сказал его дядя. – Что за конюшня?

– На отшибе стоит, он ее прошлым летом построил, за рощицей, в стороне от других конюшен и загонов. И загон свой, и в самой конюшне только одно большое стойло и кладовка, туда я тоже заглянул: только седло, уздечка, попона, и скребница, и щетка, и немного корма. И еще он сказал, что любой, кто притронется к этому седлу и уздечке, да и к корму, познакомится с этой лошадью поближе, ну а я сказал, что пусть лучше поостерегутся, всем лучше поостеречься, потому что, если кто-нибудь окажется здесь и откроет дверь в стойло, предполагая, что найдет там обыкновенную лошадь, это не только ему громко аукнется, но и хозяину лошади тоже. А он сказал, что ему-то, по крайней мере, ничего не аукнется, потому что кто, как не он, только что ее продал. Но конюшня нормальная. Там даже специальное окошко врезано, чтобы можно было влезть наверх и сбрасывать корм, пока лошадь не привыкнет к новому хозяину.

– И как скоро это произойдет? – спросил его дядя.

– Ну я-то научился справляться с нею, – сказал мистер Маккаллум.

– В таком случае у нас, может, вот-вот появится шанс посмотреть на вас в деле, – сказал его дядя.

Потому что они уже почти добрались до места. Пусть не так быстро, как Макс Харрис, но теперь они уже скользили между белыми заборами, казавшимися при лунном свете не прочнее только что образовавшегося ледка, оставляя в стороне купающиеся в лунном свете поля, на которых, как помнилось его дяде, выращивали хлопок – или, по крайней мере, он мог бы утверждать, что помнилось, – покуда старый хозяин сидел на террасе в своем самодельном кресле и, обежав взглядом свои владения, возвращался к своему чтению и своему тодди.

Потом они повернули, проехали через ворота – его дядя и мистер Маккаллум теперь оба сдвинулись на самый край сиденья – и быстро заскользили между опрятными подстриженными газонами, кустарниками и зелеными изгородями и деревьями со стволами тонкими, как хлопковые стебли, и в конце концов увидели то, что было некогда домом старого хозяина: огромный оползень колонн, флигелей и балконов, занимавших, наверное, не менее половины акра.

Приехали они вовремя. Наверное, капитан Гуалдрес вышел через боковую дверь как раз в нужный момент, чтобы увидеть на подъездной дорожке свет автомобильных фар. В любом случае он стоял там, освещаемый лунным светом, с непокрытой головой, в короткой кожаной куртке, сапогах, с болтающимся на кисти руки легким хлыстом, и так и не сдвинулся с места, пока они, все трое, не подошли к нему.

Перейти на страницу:

Все книги серии Йокнапатофская сага

Похожие книги

Ада, или Отрада
Ада, или Отрада

«Ада, или Отрада» (1969) – вершинное достижение Владимира Набокова (1899–1977), самый большой и значительный из его романов, в котором отразился полувековой литературный и научный опыт двуязычного писателя. Написанный в форме семейной хроники, охватывающей полтора столетия и длинный ряд персонажей, он представляет собой, возможно, самую необычную историю любви из когда‑либо изложенных на каком‑либо языке. «Трагические разлуки, безрассудные свидания и упоительный финал на десятой декаде» космополитического существования двух главных героев, Вана и Ады, протекают на фоне эпохальных событий, происходящих на далекой Антитерре, постепенно обретающей земные черты, преломленные магическим кристаллом писателя.Роман публикуется в новом переводе, подготовленном Андреем Бабиковым, с комментариями переводчика.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века
Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века