Королевский фаворит

Монах знал это; но он оставался тверд в своей молчаливой и упрямой преданности. Может быть, он надеялся, что в один прекрасный день Альфонс переродится и, опираясь на него, решит выгнать из Лиссабона и из Португалии всех негодяев, которых поощряла королевская слабость. Тогда монах призвал бы народ, свой народ, который он подчинил себе благодеяниями. Он показал бы врага, которого следует уничтожить и сказал бы:

— Час настал, идите!

Но услышав подобное предложение, Альфонс задрожал бы всем телом, он был храбр только с женщинами и в последние пять лет говорил громко только с королевой.

Монах знал это; он слишком хорошо знал это, потому что при мысли об оскорблениях, которые переносила Изабелла Савойская, молния негодования сверкала из-под его рясы, и он проклинал сдерживавшую его узду.

Две вещи могли спасти Португалию: это возведение на трон инфанта или признание диктатуры Кастельмелора. Монах очень часто думал о приведении в исполнение первого плана. Тогда он видел королеву, освобожденную Римом от брака с Альфонсом, снова садящуюся на трон рядом с королем дон Педро Португальским.

Эта мысль наполняла его сердце радостью и вместе с тем печалью, и если радость брала наконец верх, то только потому, что он убеждал себя:

— Она будет счастлива…

Это были его постоянные мысли. В ту минуту как мы видим его, расхаживающего по келье широкими шагами, именно эти мысли снова занимают его.

Будучи один, он не боялся нескромных взглядов и откинул назад свой знаменитый капюшон.

Это был молодой человек. Белая борода, покрывавшая его грудь, странно контрастировала с черными вьющимися кудрями, ниспадавшими на плечи. На лбу у него были морщины, оставленные не годами, а заботами и огорчениями.

— Испания — с одной стороны, — шептал он, ходя все скорее и скорее, — Англия — с другой… Внутри неизбежная гражданская война, спящий король и бодрствующая измена. А королева!? Изабелла, лишенная трона?..

Эта последняя мысль заставила его нахмурить брови. Тем не менее он прибавил, как бы желая уничтожить неоспоримым аргументом мнимого противника:

— Кто знает, может быть, Франция не захочет смириться с такой обидой?

Он хотел произнести заключение, как вдруг у кельи послышались голоса и в дверь постучались.

Монах поспешно набросил на лицо капюшон и отпер дверь. Вошло человек двенадцать в различных костюмах, между которыми было несколько солдат и несколько ливрейных лакеев.

Входя в кабинет, все почтительно кланялись и становились у стены.

Первый из вошедших подошел к монаху, на нем была надета ливрея Кастельмелора.

— Граф, — сказал он, — узнал о присутствии в Лиссабоне своего брата, дона Симона, и, кажется, сильно обеспокоен этим возвращением.

— Хорошо, — отвечал монах. — Дальше!

— Это все.

Лакей Кастельмелора отошел в сторону, а его место занял рыцарь Небесного Свода.

— Сеньор, — сказал он, — капитан Макароне хочет продать Англии себя и нас.

— Что говорят ваши товарищи?

— Они спрашивают, сколько им заплатят.

— Отправляйтесь во дворец Кастельмелора, — сказал монах, — и донесите ему о заговоре.

— Что угодно еще вашему преподобию? — спросил один из вошедших, одетый в костюм крестьянина.

Монах вынул кошелек с золотом Фэнсгоу и дал крестьянину две гинеи.

— Иди в Лимуейро, — сказал он, — я просил и получил для тебя место привратника…

— Но, ваше преподобие…

— Ты будешь в среде знакомых, тюремщики и его подчиненные все вассалы Сузы. Ступай.

Крестьянин поклонился и отошел. После подходили один за одним лакеи, солдаты и буржуа. Одни были шпионы, узнававшие что происходит при дворе и в городе, другие были эмиссары, раздававшие народу помощь.

Монах не раз прибегал к помощи английского золота. Когда последний из агентов удалился, кошелек почти совсем опустел.

«Надо решиться начать действовать, — думал он, взвешивая в руке кошелек. — Мои собственные средства истощились, а англичанину может каждый день все открыться… Исполню ли я мою клятву или спасу Португалию?»

В дверь снова постучались. На этот раз это был Балтазар.

— Что нового? — спросил монах, на этот раз не взявший на себя труда закрыть лицо.

Вместо всякого ответа Балтазар подал ему письмо, запечатанное гербовой печатью Фэнсгоу и адресованное его милости лорду Георгу, герцогу Букингэму, в Лондон.

Монах схватил письмо и распечатал.

Глава XX. ПИСЬМО

Письмо лорда Фэнсгоу заключало в себе следующее:

«Дорогой лорд!

Я не могу передать вам, какое удовольствие доставило мне ваше письмо, переданное мне Смитом. Это настоящее благодеяние — думать о бедных изгнанниках, и я вам очень за это благодарен.

Из ваших слов я вижу, что его величество, король Карл, доволен моими услугами в этой отдаленной стране. Я очень рад и в то же время огорчен этим. Доволен потому, что мое единственное желание состоит в том, чтобы заслужить благоволение нашего возлюбленного государя. Огорчен потому, что это продолжает мое пребывание здесь, и я сохну от печали, мой дорогой лорд, вдали от земного рая, который называют Лондоном, на небосклоне которого ваша милость есть самая большая и сиятельная звезда, и на котором солнце представляет его величество король Карл.