Королевская страсть

Барбара отвлеклась на мгновение, заметив подошедшего к ней Филипа, лорда Честерфилда. Когда-то его близость наполняла радостью ее сердце. Сейчас она просто улыбнулась ему и опять обратила взор на танцующих.

— Разве это не потрясающая картина, милорд?

Леди Маскерри давно была в тягости, срок ее беременности подходил к концу, и она могла родить в любой момент. Супруг умолял ее остаться дома, но здравого смысла ей явно недоставало, а танцы она обожала до смерти и не желала отказывать себе в этом удовольствии. Чтобы сровнять формы своего тела, она приколола под платье маленькую подушечку. Филип стал наблюдать за танцами вместе с Барбарой, и она вдруг затаила дыхание, подавляя смешок. Подушечка выскользнула из-под платья и упала на пол.

Барбара, не сдержавшись, расхохоталась и обернулась к Филипу.

— Неужели тебе не… — Она не договорила, заметив, что он не слушает ее. Его внимание было приковано к лорду Киллигру, танцевавшему с его женой Элизабет.

Узнав о связи своего мужа с Барбарой, Элизабет в течение нескольких недель испытывала все муки ада. Тайные побуждения и стремления ее супруга вдруг открылись ей. Странное поведение стало ясным и понятным. Душу ее разъедала ненависть к Филипу и Барбаре. Она решила бороться с ними их же оружием и зачастила на балы.

У нее появился свой круг поклонников, которые находили ее очаровательной. Элизабет была стройной изящной женщиной среднего роста с нежной бархатной кожей и белокурыми волосами. Большие выразительные голубые глаза светились умом и доброжелательностью.

Барбара, прищурив глаза, следила, как леди Честерфилд скользит по залу, переходя от кавалера к кавалеру и оставляя за собой шлейф звонкого смеха. Филип все еще пристально наблюдал за своей женой, и Барбара сказала:

— Леди Честерфилд напоминает мне бабочку, опьяненную весенними ароматами, которая порхает с цветка на цветок. Кажется, она никак не решит, какой из кавалеров интереснее.

Взгляд Филипа был на редкость задумчивым.

— Она… очень изменилась за последнее время.

Барбара серьезно взглянула на него, затем в ее глазах вспыхнули насмешливые огоньки, и она с легким упреком ударила его веером.

— По-моему, тебе следует сдерживаться, иначе можешь прослыть ревнивым супругом. Ты же не хочешь стать посмешищем для всего двора?

Ревность в те времена считалась дурным тоном, и ревнивые мужья были в Англии объектом постоянных шуток.

Филип, задетый за живое, не замедлил отплатить ей той же монетой:

— По крайней мере ревность обостряет зрение. А вот тщеславие мешает тебе видеть то, что происходит прямо перед твоим изящным носиком. Ручаюсь, ты скоро перестанешь интересовать его. — И он кивком головы показал в дальний угол зала, где король с величайшим терпением строил карточный домик для своей кузины Френсис Стюарт.

Френсис недавно исполнилось пятнадцать, она была тонка и трепетна, словно пламя свечи, и так же волнующе красива. Сердце Барбары сжалось от страха, но она быстро отбросила тревожные мысли и беззаботно сказала:

— У тебя извращенное воображение. Френсис еще дитя и к тому же приходится дальней родственницей королю. Вот он и развлекает ее. Она до сих пор еще играет в прятки в дворцовых коридорах. Детские забавы!

Конечно, оба они, и Филип, и Барбара, понимали, что пятнадцать лет не такой уж детский возраст. Юные красотки очень ценились при дворе. Придворные кавалеры считали, что после пятнадцати женщина начинает увядать.

Филип сказал ворчливо:

— И тем не менее, похоже, король сражен наповал.

Он все еще наблюдал за женой, и по лицу его блуждало выражение легкого замешательства. Его скучная малышка Элизабет вдруг превратилась в загадочную, волнующую красавицу.

Филип всегда с необыкновенной легкостью завоевывал сердца прекрасных дам. И вот, его жена, воспылав ненавистью к собственному мужу, неожиданно стала вызывающе соблазнительной. Он мгновенно влюбился в нее и был уверен, что без труда вернет ее любовь. Но Элизабет потеряла способность глубоко любить, однако даже если эта способность еще была жива в ней, то Филипу нечего было на нее рассчитывать. Не обращая внимания на тоскующего в одиночестве мужа, Элизабет флиртовала со всеми и каждым.

С изумлением Барбара заметила, что леди Честерфилд кокетничает с Джеймсом Гамильтоном. Она абсолютно точно угадала один из мотивов этого флирта. Гамильтон был откровенно влюблен в Барбару. А победа над любым мужчиной, которого Элизабет могла украсть у нее, была бальзамом для ее уязвленной гордости.

— Чудеса да и только! — сказала Карлу Барбара, повторяя его любимую присказку. — Леди Честерфилд вскоре начнет заигрывать с вами, сир. Ее намерения вполне очевидны.

— А что если я отвечу на ее заигрывания? — спросил Карл. Отдыхая после вечернего приема, он свободно раскинулся в кресле и наблюдал, как Барбара расчесывает волосы.

Она сделала угрожающую гримасу и, шутя, направила на него гребень.

— Я проткну тебя острым мечом.

Карл задрожал в притворном страхе и затем сказал как-то невпопад:

— Ни одна леди не расчесывает сама свои волосы. Ты не боишься испортить свою репутацию?