Королева воздушного замка (СИ)

В тишине бесконечных коридоров пленница замка прокралась на кухню и затолкала в котомку как можно больше хлеба: путь далёк, и неизвестно, получится ли отыскать пищу после. Шантия вдыхала горький дым, смотрела на почерневшие гобелены, на оплывшие жирные свечи – и прощалась со всем этим навсегда. Скоро, скоро расстелятся перед ней морские просторы, и не страшен холод, не страшен лёд: богиня сбережёт свою дочь, донесёт до тех мест, где там и тут сверкает в солнечном свете чешуя морских духов, и духи укажут дорогу к дому. Расступится не во сне, но наяву ненавистный туман. Там, на родной священной земле, не настигнет её огненный дух, отравивший прекрасные сновидения и обративший их в кошмары.

Чуть теплее на улице, и ветер не обжигающе холоден; в самом деле? Или просто снова согревает то тепло, какое даровала каждому из своих детей Незрячая, тепло уже почти потерянное и позабытое, так походящее на материнские объятия? Шантия шла, держась по старой привычке в тени стен, и думала – как, как вывезут её из замка, мимо зорких часовых, без ведома короля? Быть может, уложат в телегу и накроют сверху рогожей, наказав не шевелиться; а может, Киальд прикажет часовым – и те послушаются королевского брата…

У ворот уже собиралась процессия; где же её лидер? Не стоило бы показываться на глаза остальным варварам: Киальд благороден, но может ли отличиться тем же достоинством каждый его спутник? Шантия забыла слова молитв, и потому сейчас взывала к богине лишь коротким «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».

Приблизился, ни говоря ни слова, брат правителя: где же он был?! Почему так долго?! Она боялась задать вопросы вслух, и потому лишь сделала шаг навстречу с робким:

- Пора?..

Преисполненное радостным томлением сердце замерло – и в тот же миг на плечо легла широкая рука.

- Ты ещё не веришь мне, брат? Она хотела сбежать.

Нет. Нет. Нет-нет-нет…

Шантию схватили теперь за оба плеча и развернули к себе. Не смотреть, не смотреть в огнедышащую пасть дракона: ведь от этого огня слепнут.

- Кто тебе позволил?! С чего это ты возомнила, что можешь что-то решать вопреки моей воле?! Мало того, ты с чего-то вздумала, будто Киальд станет лгать мне ради какой-то девки!

Больно, когда тебя трясут, но гораздо больнее, когда становишься жертвой столь хитроумного обмана. К чему, к чему глупые спектакли?! К чему заставлять надеяться – лишь затем, чтобы после надежду отобрать? Почему? За что Киальду, такому, казалось бы, понимающему, её ненавидеть?! Шантия билась в руках Кродора – и шептала:

- Я… я хочу домой. Я просто хочу домой.

Прервала шёпот пощёчина – настолько сильная, что неудачливая беглянка упала в снег, вновь ставший колючим и холодным. Выкатился, точно отрубленная голова, кусок хлеба из развязавшейся котомки.

- Я прикажу запереть тебя, приковать цепями, что угодно. Но ты не уйдёшь отсюда. Никогда. До самой смерти ты не покинешь этих стен!

Пленница замка, рыдая, стискивала в пальцах снег – и тот почти не таял, будто руки сделались так же холодны. Не поднимаясь, она смотрела на Киальда – и повторяла:

- Что я тебе сделала?.. Что?..

- Ты предала доверие моего брата – уже второй раз. Не знаю, как на твоей земле, но на нашей – ложь не прощается.

Он говорил словами Кродора, будто бы обоими овладел единовременно один и тот же злой дух; говорил – и Шантия, будто прозревая с каждым словом, видела так похожие спутанные светлые волосы и надменные глаза. Похожи, как же похожи! И что затмило разум, если прежде незамеченным оставалось столь сильное сходство?! Драконы бывают разными; не обязательно у чудовища только лишь одна голова.

Людской вождь, наклонившись, ухватил свою Белую Деву за подбородок, да с такой силой, словно захотел вдруг свернуть тонкую шею, и прорычал, не отводя взгляда:

- Лжецов наказывают.

Киальд и его соратники по-прежнему собирали пожитки и весело переговаривались о диковинном месте на берегах вечно горячих рек, где не бывает снега, когда к Шантии, привязанной к двум столбам и обнажённой до пояса, приближался страж в чёрной одежде. Пересмеивались они, когда опускался на спину кнут, и лопалась покрасневшая кожа, и застывали, обращаясь немым льдом, крики. Лишь на мгновение посмотрел брат правителя на пленницу, повисшую в цепях; посмотрел – и равнодушно отвернулся, повторив, подобно Кродору:

- Лжецов наказывают.

Всего несколько ударов, не так и много, но казалось, вечность минула, прежде чем разомкнулись оковы, и людской вождь, как ни в чём ни бывало, поправил на полумёртвой от боли и страха пленнице платье. Шантия не могла кричать: то ли голос сорвался, то ли кнут выбил его остатки. На месте руки, на месте и ноги; вроде бы даже почти получается идти. Вот только покрываются коркой свежие раны на спине, и болезненно цепляется за них ткань одежды. Может, это продолжение пытки – идти одетой, а не обнажённой?

Сил не осталось. Слов – тоже.