Но все же я была рада вернуться в Балморал; это было особенно интересно, потому что я просила Брауна подыскать мне маленький домик… простой уютный маленький домик. Балморал был все-таки замок, а мне хотелось иметь домик, где я могла бы жить совсем просто.
Можно было надеяться, что Браун найдет подходящее место. Со свойственной ему тонкостью чувств Он выбрал место, в свое время особенно поразившее Альберта. Это был Гласальт Шиль, что означало Мрак и Скорбь. Что могло лучше соответствовать моему настроению! Вокруг была прекрасная нетронутая природа, почти устрашающая в своем величии, особенно там, где с гор низвергался в озеро водопад.
Я назвала этот дом «Вдовьим домом», потому что к нему не прикасалась рука Альберта, тогда как Осборн и Балморал были его созданиями.
Я отправилась туда с Луизой и одной из фрейлин, помнится, Джейн Черчилль. Воздух был прозрачен и чуть холодноват для начала октября. Мы пили чай в Беркхилле, где к нам присоединились Джон Грант и Артур, прибывший только что из Женевы. Артур сел с нами в экипаж, а Грант поместился с Брауном на козлах.
Когда мы приехали, я была в таком волнении. Дом был освещен, так как нас ожидали и прислуга хотела оказать нам теплый прием.
Это был маленький домик, но оказавшийся довольно большим внутри. Наверх, где располагалось несколько спален, вела лестница. На первом этаже были моя гостиная, спальня и комната для горничных; по другую сторону холла располагались столовая, кухня, комната дворецкого, кладовая и еще одна комната для мужской прислуги.
Когда мы отужинали, явился Джон Браун и без всяких церемоний объявил, что все готовы праздновать новоселье, это означало приглашение мне присоединиться к ним, что я и сделала.
После ужина все было убрано, и столовая превратилась в маленький зал. Нас было девятнадцать человек. Двое играли на волынках, а остальные приготовились танцевать. Браун сказал, что нехорошо, если я не буду танцевать вместе с ними, поэтому я исполнила его просьбу. Как было странно снова танцевать! Мне это доставило удовольствие, и я вспомнила, как я любила балы в молодости — пока Альберт не внушил мне, что танцы — бесполезное и легкомысленное занятие.
Я танцевала, и эти честные шотландцы не видели ничего необычного в том, что королева танцует с ними.
Когда танец был окончен, Браун внес то, что он называл «Виски-тодди». Я отказывалась пить, но Браун пришел в негодование.
— А ну-ка, давайте, — сказал он, — вы должны вылить за тепло этого дома.
Я отпила немного, а Грант произнес речь, в которой просил Бога, чтобы «наша хозяйка, наша добрая королева царствовала над нами многие годы».
Все они приветствовали меня и выпили за мое здоровье, после чего очень развеселились. Я удалилась к себе вскоре после одиннадцати, но, я думаю, они продолжали танцевать и петь до утра.
Лежа в постели, я думала о прошлом и о милом Альберте, которому бы так здесь понравилось. Я верила, что он видит меня и благословляет мой «Вдовий домик». И с этой утешительной мыслью я заснула.
Я была еще в Шотландии, когда состоялись выборы. Правительство Дизраэли ушло в отставку, и его место заняли либералы, победившие большинством в сто двадцать восемь голосов. Теперь, подумала я, моим премьер-министром будет этот отвратительный Гладстон.
Я приняла его холодно. Этот человек раздражал меня. Он говорил таким авторитетным тоном, словно обращался к собранию. Его пламенное красноречие не знало границ; оно изливалось неудержимым потоком убедительных слов. Он был из тех людей, которые не сомневались в правильности своих идей, и складывалось такое впечатление, что он намерен все их воплотить в жизнь.
Я знала, что он был порядочный человек, потому что я всегда старалась выяснить все, что могла, о моих премьер-министрах. Мне приходилось так много иметь с ними дело, что подробное знакомство с их прошлой и настоящей жизнью было необходимо.
Уильям Эворт Гладстон был сыном ливерпульского купца, переселившегося туда из Шотландии. Его отец активно занимался политикой и не только преуспел в делах, но и около десяти лет был представителем тори в парламенте. Гладстон окончил Итон, а затем Оксфорд. В Итоне его большим другом был лорд Линкольн, сын герцога Ньюкасла; герцог, на которого произвели большое впечатление энергия, красноречие и вообще выдающиеся качества Гладстона, предложил ему помочь стать кандидатом тори от Лиуорка. Гладстон согласился и завоевал себе место в парламенте. С тех пор началось его возвышение, так как для человека с его дарованиями и преданностью делу было невозможно остаться в тени.