Королева Виктория

Александра снова беременна. Похоже было, что она собиралась рожать одного за другим, как некогда я. Она была прекрасная мать, ее сыновья обожали ее. Она очень любила свою семью и принимала близко к сердцу все их неприятности. Я никогда не забуду, как она чуть с ума не сошла из-за Шлезвиг-Гольштейна. Теперь ее сестру Дагмар постигло разочарование. Ее жених, русский цесаревич Николай — брак с которым должен был так возвеличить датскую королевскую семью — умер от туберкулеза. Но у Николая был брат, Александр, и Дагмар собиралась теперь выйти за него. Я содрогнулась при мысли, что, потеряв вдруг Альберта, я должна была бы выйти за Эрнста. Глупости, конечно, что она сказала, что всегда любила Александра; но в таких случаях все так говорят.

Теперь Дагмар отправлялась в Россию, и Берти с Александрой хотели присутствовать на свадьбе. Так как Александра была беременна и первый ее ребенок родился недоношенным, врачи рекомендовали ей не ездить. Она очень расстроилась, но, узнав об этом, я ей просто запретила. Берти, однако, очень желал поехать. Мне было очень жаль Александру. Насколько Берти был не похож на Альберта! Он не выносил разлуки со мной, и его не соблазнял блеск подобных церемоний. Но Берти был совершенно другим. Я сказала ему, что, раз Александра не может ехать, у него появится очень хороший повод отказаться. Берти был хитер. Он отправился за советом, и оба, Дарби и Дизраэли, сочли, что Берти должен ехать, так как отсутствие обоих супругов будет истолковано русскими как оскорбление. И радостный Берти поехал. Я настояла, чтобы он побывал и в Пруссии по дороге в Петербург или на обратном пути. Он не хотел этого. По его словам, Викки постоянно критиковала его, по-прежнему считая его своим младшим братом. Он посетил Францию. Он очень любил Париж и всегда поддерживал дружеские отношения с императором, очень к нему расположенным с тех пор, как Берти высказал пожелание, чтобы император был его отцом. Викки писала, что на континенте распространялись слухи о его довольно вольном поведении. Не было сомнений в том, что он пользовался большой популярностью, но ему нравилось принимать у себя и пользоваться гостеприимством людей не самой лучшей репутации, и особенно женщин. Такие письма от Викки были в порядке вещей, но, когда я прочитала сплетни о Берти в письме от Алисы, я почувствовала, что это действительно было серьезно.

Если бы только Альберт был жив, думала я! Я пыталась представить себе, как бы он поступил. Но теперь все было по-другому. Берти был уже не мальчик; он создавал свой собственный двор, состоящий из людей, подобных ему, любивших беспечную и веселую жизнь. Конечно, он был популярен. Но что было скверно, — правительство его одобряло. Они называли Берти превосходным послом; если я возражала против его поведения, мне отвечали смутными намеками на мое собственное затворничество.

Все мы были очень встревожены, так как Александра начала страдать от болей в суставах, озадачивавших врачей. Она едва могла передвигаться. В конечном счете они признали у нее ревматизм. Это было причиной большого беспокойства, потому что она ждала ребенка.

Когда ребенок родился, она была очень больна. Берти не было, и доктора, опасаясь, что она может умереть, послали за ее родителями. Я поспешила из Виндзора в Мальборо-хаус и по прибытии туда застала у постели Александры ее мать. Мне сказали, что ее отец приедет как только сможет. Я была раздражена, так как моего позволения никто не спросил. Но я смягчилась, увидев душевную близость между королевой Луизой и ее дочерью, Я любила Александру, и она сказала мне, что была так рада видеть свою мать, что чувствовала себя лучше с каждой минутой со времени ее приезда.

Тогда я сказала Луизе, что была рада видеть ее и как я любила мою невестку. И поскольку она знала, что я говорила искренне, она расположилась ко мне, а это, в свою очередь, повлияло на меня, и я испытала к ней добрые чувства. Александра родила девочку — Луизу-Викторию-Александру. Я почувствовала невероятное облегчение, что она выдержала это испытание, но ревматизм ее не оставил в боли не прекращались.

Врачи сказали, что у нее ревматическая лихорадка, что беременность ослабила ее организм и ей очень сложно восстановить прежнее здоровье. Она с трудом ковыляла, опираясь на трость, мучаясь от боли. Я сказала Берти, что все это было вызвано той жизнью, которую они вели, и что Александре нужен покой.

— Для твоего папы и для меня не было ничего лучше, как оставаться вдвоем, читать друг другу вслух, играть дуэты. Это так успокаивало. Папа не любил танцев… никогда… и, уж конечно, был не настолько глуп, чтобы увлекаться игрой.

— Не могут же все быть как папа, — сказал он.

— Это правда, — заметила я, — а меньше всех ты, Берти. А ведь ты его сын. Ты должен гордиться этим и стараться походить на него.

У Берти была манера делать вид, что он внимательно слушает, когда на самом деле мысли его были далеко.