Королева Виктория

Все взгляды и все помыслы обратились к принцессе Виктории; но она, заточенная в Кенсингтоне, по-прежнему оставалась маленькой незаметной фигуркой, скрывавшейся в тени своей властной матери. Впрочем, предшествующий год сыграл огромную роль в ее развитии. Впервые ее все еще детский разум начал робко обращаться к недетским проблемам. И подтолкнул ее к этому король Леопольд. Возвратившись в Брюссель, он возобновил с ней переписку, но в более серьезной манере. Он рассказывал о тонкостях иностранной политики, обсуждал обязанности монарха, разоблачал порочную тупость прессы. На последнюю тему он писал с особой резкостью: «Если собрать воедино всех редакторов всех газет со всех стран, где существует свобода печати, то я не доверил бы этой толпе даже любимую собаку, а уж тем более свою честь и репутацию». Его взгляды на монаршие обязанности были совершенно замечательны. «Я считаю, что высочайшее лицо государства должно непременно действовать с величайшей беспристрастностью и справедливостью на всеобщее благо». В это время вкусы принцессы все еще продолжали формироваться. Хотя она по-прежнему обожала верховую езду и танцы, в ней проснулась подлинная любовь к музыке и она с энтузиазмом упивалась руладами и ариями Итальянской оперы. Она даже увлеклась поэзией — по крайней мере, стихами сэра Вальтера Скотта.

Когда король Леопольд понял, что дни короля Уильяма сочтены, он послал племяннице несколько длинных писем с превосходными советами. «В каждом письме, которое я вам пошлю, — говорил он, — я намерен повторить, что главное правило — оставаться твердой, решительной и честной, какой вы и были до сих пор». Приближающийся кризис не должен ее тревожить, нужно лишь верить в свой «здравый разум и прямоту» своего характера; никогда не следует принимать поспешных решений; никогда не задевать чужого самолюбия и хранить доверие к администрации Вигов! Впрочем, не удовлетворившись одними письмами, король Леопольд решил, что принцессе необходим личный наставник, и послал ей в помощь своего преданного друга, которого двадцать лет назад обнимал у смертного одра в Клермонте. Так снова, как бы в соответствии с каким-то непреодолимым роком, на сцене возникла фигура Стокмара — неизбежного спутника великих событий.

18 июня состояние короля заметно ухудшилось. Рядом постоянно находился архиепископ Кентерберийский, пытаясь утешить его душу молитвами. Нельзя сказать, что святые слова не нашли в душе короля благодатную почву; многие годы Его Величество был глубоко верующим. «В молодости, насколько я помню, — объяснил он как-то на банкете, — я верил только в удовольствия и развлечения — и ни во что больше. Но однажды в море я попал в шторм и, пораженный величием глубины, уверовал; и с тех пор остаюсь истинным христианином». В этот день была годовщина битвы при Ватерлоо, и умирающий об этом не забыл. Он счастлив, сказал он, что дожил до этого дня; и уже никогда не увидит заката. «Я надеюсь, что Его Величество увидит еще немало закатов», — сказал доктор Чемберс. «О! Это совсем не то, совсем не то», — последовал ответ. Ему довелось пережить еще один закат; и умер он рано поутру на следующий день. Случилось это 20 июня 1837 года.