В реестрах Люцивар заметил несколько эйрианских имен, которые вызвали в нем интерес, но не они, а другое имя — хейллианское — было истинной причиной, по которой он несколько часов напряженно проглядывал эти проклятые списки. Первый Эскорт Темного Двора настойчиво искал имя Деймона на протяжении последних пяти лет, с тех самых пор, как идиоты в Темном Совете решили, что ярмарки услужения следует проводить дважды в год, поскольку они могут оказаться замечательным способом переправить сотни людей, бегущих из Террилля и пытающихся обрести подобие нормальной жизни в Кэйлеере. И вновь, как раньше, Люцивар пытался отыскать причины, по которым имени Деймона не было в этих списках. И вновь отвергал все причины, кроме одной: он ищет не то имя.
Однако это было не слишком похоже на правду. Под каким бы именем Деймон Сади ни решился проникнуть в Кэйлеер, оказавшись на ярмарке, он стал бы использовать только свое собственное. Здесь было слишком много людей, которые могли узнать его, и, поскольку наказанием за утаивание сведений о носимых Камнях было немедленное изгнание из Королевства — либо в Террилль, либо во Тьму, вряд ли Деймон прибег бы к этому способу. Указывать же свой настоящий Камень под вымышленным именем было бы попросту глупо, потому что Деймон был единственным мужчиной, не считая Повелителя, носившим Черный Камень, за всю историю Крови. Тьма знает: у Деймона великое множество недостатков, но он отнюдь не дурак.
Преодолев вновь вспыхнувшее разочарование, Люцивар задумался, как объяснить все это Ладвариану. Песик породы шэльти, Предводитель, настаивал на том, чтобы эйрианец как следует просмотрел списки в этот раз, и, казалось, был уверен в успехе. Большинство людей посчитали бы довольно нелепым боязнь разочаровать собаку ростом в холке чуть выше колена, однако, когда лучший друг этого милого существа весит восемьсот фунтов и обладает довольно агрессивным темпераментом огромной кошки, умный человек не станет пренебрежительно относиться к чувствам своего четвероногого приятеля.
Люцивар отбросил эти размышления, добравшись до эйрианского «лагеря» — огромного огороженного участка голой земли, на котором находились грубо сколоченные деревянные бараки, колодец и сточная канава. Он почти ничем не отличался от загонов для рабов в Террилле. Разумеется, было и более пристойное жилье, с удобной постелью и горячей водой — для тех, у кого еще остались золотые или серебряные марки, чтобы за него платить. Остальные же довольствовались спальными мешками да жесткой землей. Для большинства эйрианцев, живущих в этом «лагере», жизнь была сложной: они старались выглядеть презентабельно после долгих дней, проведенных в мучительном ожидании, надеждах, догадках. Даже здесь, среди представителей расы, для которой надменность была столь же естественной, как потребность дышать, он улавливал отзвуки усталости, вызванной недостатком еды и сна, а также переживаниями, от которых нервы, казалось, были натянуты так, что вот-вот лопнут от напряжения. В воздухе чувствовался и горький привкус отчаяния.
Открыв ворота, Люцивар шагнул в «лагерь». Большинство женщин скрывались внутри бараков. Мужчины же собрались в небольшие группы у ворот. Некоторые бросали на него взгляд и предпочитали игнорировать. Некоторые, узнав гостя, напряженно замирали и поспешно отводили глаза, принципиально не обращая на него внимания — точно так же они не замечали мальчишку-бастарда, которым Люцивар так долго себя считал.
Но несколько мужчин двинулись прямо к нему, каждым жестом бросая вызов.
Люцивар одарил их ленивой, надменной ухмылкой, которая говорила о том, что он готов принять любую схватку, а затем повернулся спиной к сородичам и направился к Предводителю, который сосредоточенно наблюдал за двумя юнцами, сражающимися на посохах.
Один из мальчишек заметил гостя и тут же забыл о своем партнере. Второй поспешил воспользоваться преимуществом и угостил приятеля сильным ударом в живот.
— Огни Ада, мальчишка! — произнес Предводитель с таким раздражением, что Люцивар невольно усмехнулся. — Тебе повезло, что ты отделался лишь ударом в живот, а не раскроенным черепом! Ты утратил бдительность.
— Но… — начал было мальчишка, указывая рукой за спину Предводителя.
Предводитель напрягся, но не обернулся.
— Если начнешь беспокоиться о приближении человека, который до тебя еще не добрался, и утратишь бдительность, пока сражаешься с другим, то противник убьет тебя.
Затем он медленно обернулся, и его глаза удивленно расширились.
Ухмылка Люцивара стала более резкой и менее дружелюбной.
— Ты становишься слишком снисходительным, Халлевар. Мне ты добавлял к уже полученным синякам хорошую затрещину.
— А ты разве утрачиваешь бдительность в бою? — прорычал тот.
Люцивар только расхохотался в ответ.
— Тогда чего кипятишься? Встань-ка смирно, парень, и дай мне на тебя взглянуть.