Мне кажется, что я уже довольно долго находился между двумя мирами, когда внезапно снова оказался в ущелье. Другой мир исчез. Солнце стояло на западе, а ущелье расширилось и перешло в широкую зелёную долину, где, казалось, колдовству не было места.
Вдали паслись животные. Один олень поднял голову, увенчанную рогами, сверкающими так, как будто они были покрыты серебром. Олень был больше тех, что мы видели в долинах у побережья, и шерсть их была светлее — серебряно-серая, с тёмными полосками у передних ног.
Он издал предупреждающий крик и сильным прыжком исчез в высокой траве. Но тут же из травы вылетело покрытое серебристой шерстью тело. Это мог быть только Гру. Он обрушился на небольшого оленя и убил его одним ударом страшной лапы.
Когда мы подошли к коту, он жадно слизывал кровь и зарычал при виде нас.
Олень попался довольно мясистый, и мне тут же захотелось отрезать от него кусок, развести костер и поджарить его. Это скрасило бы нашу скудную пищу во время путешествия. Однако мне совсем не хотелось вступать в конфликт с Гру относительно его добычи.
Пока я колебался, Гатея прошла вперёд, и кот позволил ей подойти. Она наклонилась и положила руку на голову мёртвого оленя между его золотистых рогов. Затем она громко сказала:
— Слава Великому Богу лугов. Благодарим его за четвероногих, которых мы можем есть. Нельзя отказываться от того, что дано нам.
Гру поднял голову и прорычал, как бы присоединяясь к её хвале. Она повернулась и махнула мне рукой. Я подошёл и отрезал столько, сколько мы смогли съесть за вечер, оставив остальное Гру. Обрезав сучья под ближайшими деревьями и соорудив костер, я даже не старался спрятать его, так как был уверен, что ночь не принесёт нам опасностей.
Гатея достала из своего мешка небольшой свёрток и, развернув его, осторожно высыпала на ладонь какие-то зёрнышки. Она держала их очень аккуратно, боясь выронить, а затем резким движением кинула в костёр. Пламя вспыхнуло ярко-голубым цветом и окуталось дымом. В воздухе запахло травой, но я не был искушён в этом и не смог бы назвать, что это за запах.
Бросив пустой свёрток на колени, Гатея наклонилась вперёд и принялась движениями рук раздувать дым, и тот, повинуясь её жестам, поплыл сначала на юг, затем на север, восток и, наконец, на запад. Затем она подняла сук, очищенный от листьев, который нашла, когда я собирал сучья для костра, и стала водить им над дымом.
Потом она поднялась на ноги, пошла вокруг костра и начала делать на земле какие-то заметки. Она начертила круг и возле него зигзаги. Получилось нечто вроде звезды. На каждый луч звезды Гатея капнула кровью убитого оленя и посыпала какой-то трухи, похожей на сушёные и измельчённые листья. После этого она вернулась к костру и села, подняв свой сук как знамя — только на нём не трепыхалась ткань.
Я не задавал вопросов, так как за время нашего пути привык к такому положению. Она вела себя так, словно я по её мнению был туп и необразован, и по сравнению с ней ничто. Итак, я молча принял все её ритуальные действия, с помощью которых девушка обезопасила нас, хотя я был уверен, что в этой зелёной спокойной стране нам ничто угрожать не может. Впрочем, это всего лишь доказывает, что я был слеп и не замечал ловушек, которые окружали нас.
Надвигалась ночь. Я наблюдал за спускающимся солнцем и смотрел на линию гор на горизонте, которые ещё больше выделялись своими зазубренными вершинами на фоне закатного неба.
Гатея молчала, я тоже. Хотя меня немало удивил Гру, с рёвом выскочивший откуда-то и тоже севший у костра, как бы ища убежища возле него.
Я нарезал мясо на куски и, насадив их на сук, закрепил над огнём, чтобы оно поджаривалось. Капли сока с шипением падали в костёр. В воздухе распространился аппетитный запах, и рот у меня наполнился слюной. Я нетерпеливо поворачивал куски, чтобы они быстрее прожарились. Всё это вернуло меня в те счастливые дни, когда мы оставались ещё в том мире. Правда, помнил я всё очень смутно, как сквозь влажный туман.
Наконец я протянул своей спутнице готовый кусок, а сам взял другой и начал вертеть его, чтобы чуть-чуть остудить. Гатея взяла мясо с таким видом, как будто оно её вовсе не интересовало.
Сначала мне показалось, что она изучает стену гор, но затем я понял, что её внимание направлено на что-то более близкое. Насколько я мог судить, в долине всё было спокойно, лишь кое-где проскакивали олени. Даже птиц не было видно в вечернем небе.
Но я снова удержался от расспросов и стал кусать мясо с жадностью, которую знает каждый, кто много времени питался лишь чёрствым хлебом. Гру лежал у костра. Глаза его были полузакрыты, он изредка облизывался, и если что-то и двигалось в долине, то Гру до этого не было никакого дела.