Королева Риррел

Поцеловав обеих и отправив их играть, Эстрил вошел в дом. Уже в холле он услышал звуки музыки — Алисса играла на тменте. Чарующие всхлипы струн вызвали у Эстрила новый приступ чувства вины: жена была прекрасной музыкантшей и в девичестве выступала на светских вечерах перед утонченной публикой, но в последнее время обращалась к инструменту только в плохом настроении. А настроение ей мог испортить только он, Эстрил.

Уже при входе в гостиную сильный запах роз невольно вынуждал замедлить шаг: посередине комнаты в небольшом мраморном бассейне плавали срезанные цветы. Алисса сидела у тменты, и ее округлые смуглые руки волнообразно скользили по струнам. Золотые браслеты на тонких запястьях тихонько позванивали в такт мелодии. Эстрил остановился, словно прирос к полу, не в силах оторвать от жены глаз.

Для сегодняшнего дня Алисса выбрала длинную пурпурную тунику, украшенную золотым шитьем. Тонкая дымчато-розовая вуаль, какие носили все замужние дамы на Аникодоре, по-домашнему была сброшена на пол. Роскошные темные волосы женщина собрала в тяжелый узел, выпустив несколько волнистых прядей вдоль висков и перевив их золотыми цепочками. Глаза музыкантши были полузакрыты, так что тень от длинных, пушистых ресниц падала на нежные, как у ребенка, щеки; блестящие губы капризно подрагивали. Мужа она как будто не замечала.

Эстрил собрался с духом, подошел и покаянно поцеловал жену в обнаженное круглое плечо. Алисса словно этого и ждала, она вскочила так резко, что тмента с жалобным стоном упала на пол.

— Любимая, прости меня. Давай не будем ссориться, у меня впереди дальняя дорога, — говоря это, Эстрил отнюдь не тешил себя надеждой. Алисса не успокоится, пока не выскажет ему все.

— Простить? — молодая женщина подняла подкрашенную бровь. — Тебе не кажется, дорогой Эстрил, что я и так тебе прощаю слишком многое? Чего стоят годы, проведенные в этой дыре? Я имею в виду твой драгоценный Окоон. Подай мне вуаль!

Вот это новость!

— Но, Алисса, — Эстрил, опешив, протянул жене накидку. — Раньше ты так не говорила!

— А разве был смысл говорить? — фыркнула Алисса. — Для меня уже давно не секрет, что у тебя нет и капли честолюбия. Вместо того чтобы добиваться должности, ты согласился быть на побегушках у Сената, торчать здесь в качестве школьного учителя… Неужели ты все еще думаешь, что сенатор Ярвиг сделает тебя магом? И ты ни разу не подумал обо мне! Я целыми днями одна, дети меня утомляют, от музыки болит голова. Мне не к кому пойти в гости — здесь нет того избранного круга, к которому я привыкла. Даже знатные дамы в этом Окооне, кажется, родом из семей землепашцев. О чем мне с ними говорить? О видах на урожай? Они одеваются по моде десятилетней давности. Эти ужасные туники с рукавами! Но теперь, оказывается, ты и эту убогую жизнь поставил под угрозу! Мечтаешь попасть в тюрьму, а меня оставить без денег, без мужа, решил опозорить мое имя. Если бы только бедный папа знал…

Молодая женщина всхлипнула и вытерла глаза кончиком вуали. Чувство вины заставило сердце Эстрила болезненно сжаться.

— Алисса, малышка моя! Ну что ты говоришь? Я не делаю ничего такого, что не понравилось бы твоему покойному отцу. Что за глупости?

— Глупости?! Ну, знаешь!.. Значит, ты считаешь, что общаться с этим противным стариком, этим подозрительным Стратолом — просто глупость? Если так, то она может очень дорого обойтись. И мне не понятно, с чего это вдруг я должна расплачиваться за твои глупости.

— Послушай, Алисса, Стратол — мой учитель и к тому же старик. Я почтителен с ним — только и всего. Я должен был зайти к нему перед отъездом. Если он иногда и говорит лишнее, то я к нему не прислушиваюсь. Забудь все это, иди ко мне…

Эстрил порывистым движением заключил жену в объятия. От близости горячего, упругого тела, замершего в его руках, у него закружилась голова. Сжав руками лицо Алиссы, он начал страстно целовать нежные губы, зажмурившись, чтобы красота этой маленькой, злой и капризной женщины не ослепила его. Сейчас его любовь растопит ледяную оболочку, в которую спряталась от него Алисса… Сейчас он все исправит… Никаких мыслей, никаких желаний, ничего, кроме медового вкуса губ. А потом Эстрил открыл глаза.

Лицо, которое он увидел, не было лицом его жены. Столько ненависти, столько ярости и отвращения было в этих расширившихся посветлевших зрачках и вздрагивающих ноздрях — словно Алисса сбросила маску, столько лет скрывавшую ее подлинную сущность. Эстрил отшатнулся.