Королева-распутница

Анжу согласился; состоялся исторический штурм; небольшое количество гугенотов благодаря решимости победить и вере в поддержку Господа одержало верх над противником. Атака навсегда осталась в памяти ее участников. Гугеноты забросали ветками боярышника крепостной вал в знак своего пренебрежения к факту цветения этого растения на кладбище Невинных. Гугеноты утверждали, что те кусты расцвели по воле Дьявола.

Битва началась; городские стены выдерживали град ударов; даже женщины поднимались на башни, чтобы облить врага кипятком. Когда наступило временное затишье, горожане громко читали молитвы. «Да воспрянет Господь и рассеет своих врагов; пусть обратятся в бегство ненавидящие его…

Прогони их прочь, и да развеются они, как дым, растают, как воск на огне; пусть неверные сгинут при появлении Твоем…»

Эти слова вселяли страх в суеверных католиков, особенно потому, что городские стены не могли устоять под таким натиском без божьей помощи.

Штурм Ла Рошели обернулся поражением для католической армии; городские стены продолжали выдерживать атаки. Католики пересчитали своих убитых и раненых под радостное пение горожан.

Аленсон зашел в палатку брата; бесцеремонно усевшись на кровать Анжу, он начал дразнить потерпевшего поражение герцога.

— Славное дельце! — усмехнулся Аленсон. — Несколько мужчин и женщин, укрывшихся за стенами, одержали верх над огромной армией. Ты сам виноват, братец. Приготовления были слишком шумными. Я бы тайком послал в город бойцов и лазутчиков.

— Глупец! — воскликнул Анжу. — Что ты знаешь о сражениях? Ты бы приделал своим солдатам крылья, чтобы они перелетели через стены?

— Попрошу тебя не называть меня глупцом, брат. Помни, с кем ты говоришь.

— Прикуси, язык, не то я велю арестовать тебя, — холодным тоном заявил Анжу.

Но Аленсон проигнорировал угрозу. Он был, как сам Анжу, братом короля; им слишком долго пренебрегали.

— Брат, — снова поддразнил он Анжу, — ты действуешь более успешно при дворе, нежели на поле битвы. Ты выбираешь мужчин по красоте, а не по боевым качествам.

— Твоя безобразная внешность, брат, — не единственная причина, по которой я не собираюсь обсуждать это с тобой, — лениво ответил Анжу.

Аленсон болезненно воспринимал всякий намек на его малый рост и покрытое щербинами лицо. Он вспыхнул в ярости и начал кричать, назвал брата тщеславным франтом, похожим больше на женщину, нежели на мужчину.

— Если ты не уберешься отсюда за десять секунд, я арестую тебя.

Аленсон счел за благо быстро уйти. Он знал, что мать одобряет любые направленные против него действия Анжу; если он не остережется, то и правда окажется под замком.

Выходя из палатки брата, он столкнулся с Наваррцем, прогуливавшимся снаружи. Наваррец сочувственно улыбнулся Аленсону, который в этот момент был готов принять сострадание от кого угодно.

— Вы слышали? — с жаром выпалил Аленсон.

— Не услышать было невозможно. Какая дерзость! Он забывает о том, что вы, как и он, — принц Валуа.

— Приятно узнать, что некоторые люди помнят это, — пробормотал Аленсон.

Наваррец улыбнулся, глядя на невысокого человека, стоящего возле него. Многие находили Аленсона комичной фигурой, но Генрих Наваррский знал, что после резни сам он оказался в шатком положении. Такой мудрый человек, как он, в подобной ситуации не отвергает новой дружбы.

— Глупо забывать об этом, — добавил Генрих, — ведь однажды вы можете стать нашим королем.

Эта мысль порадовала Аленсона; услышать ее из уст Наваррца, который уже носил корону, пусть и потускневшую, было вдвойне приятно.

— От трона меня отделяет множество ступеней, — с улыбкой сказал он.

— Нет. Сын короля не выжил… думаю, то же самое произойдет и с другими его детьми. А когда умрет сам король…

— Существует еще мой дерзкий брат, который недавно, как вы слышали, оскорбил меня.

— Да. Но он вряд ли произведет на свет наследника. А за ним…

Генрих Наваррский с беарнской фамильярностью хлопнул Аленсона по спине, отчего последний едва не упал; но маленького герцога не обидело такое грубое обращение, поскольку его сопровождали лестные слова. Если простить Наваррцу его провинциальное хамство, то он покажется не таким уж плохим малым, решил Аленсон.

Они прошли в дружеском молчании несколько шагав.

— Ваше время придет, — сказал наконец Генрих. — Я уверен в этом, герцог.

Аленсон посмотрел на умное лицо своего родственника.

— Вы стали счастливее, приняв католическую веру? — спросил он.

И тут Генрих сделал удивительную вещь. Он закрыл на мгновение один глаз и тотчас открыл его. Наваррец казался человеком весьма многоопытным, искушенным в жизненных проблемах, и это пробуждало в Аленсоне желание походить на него. Аленсон усмехнулся. Он понял, что Наваррец дурачил таких людей, как король, Анжу и королева-мать. Аленсон позавидовал ловкости Генриха и подмигнул ему в ответ.

— Значит… на самом деле вы не католик? — спросил он.

— Сегодня я — католик, — сказал Наваррец. — Кто знает, кем я буду завтра?

Аленсон улыбнулся, как заговорщик.

— Меня самого порой привлекает гугенотская вера, — осмелился произнести он.