Королева отшельников

– Олег Васильевич Иванов. Сорок девять лет. Обеспечен. Элегантен, женат на прекрасной молодой женщине Марии, – продекламировала, будто читала с листа, Эва. – В настоящий момент ждут прибавления в семействе. Долгожданного! По имеющейся информации давно прекратил всяческую вражду с Кирой Андреевой. Живет на доходы от принадлежащей ему юридической конторы. Преуспевающей. Сам с некоторых пор работает дома. Выезжает только на судебные процессы. Но в кабинет свой в конторе никого не впустил. Стоит закрытым.

– И чем тебя привлек этот персонаж?

– Не думаю, что он простил Андреевой рейдерский захват своего предприятия.

– Эва! Двадцать с лишним лет прошло! Точнее – почти тридцать! Я не верю… Спасибо. – Макашов благодарно улыбнулся, принимая из ее рук свою чашку с кофе. – Я не верю, что человек, который собирается стать отцом, впервые в таком возрасте, вдруг ввяжется в войну с этой женщиной. Зачем? Сейчас зачем?

– Деньги.

Эва пристально вглядывалась в фотографию Иванова.

Породистое лицо. Красивое. Интеллигентное. Шикарная шевелюра. Красиво пострижен. Модно одет. Он привык к уважению. К достатку.

– Деньги, – снова повторила она и погрозила снимку Иванова пальцем. – Ему сорок девять лет. И у него вот-вот родится ребенок. Наверняка Иванову страшно за его будущее. Наверняка хочется обеспечить ему безбедное существование на долгие годы. Да и самому не побираться. Пенсия не за горами. Может подвести здоровье. Признайся, Петрович, с годами страх остаться нищим в старости сильнее?

То, что она его записала в старики, вдруг оскорбило. Он не считал себя старым. Он еще полон сил. Особенно в последнее время. Особенно после того, как она появилась в его отделе.

Стал заниматься по утрам с гантелями, которые уже лет пять пылились в углу. Со следующей недели собрался выйти на пробежку. Да и рубашки вдруг принялся гладить с вечера, закинув все свитера и водолазки в дальний угол шкафа. Бриться начал каждое утро, а не раз в два дня.

Для нее, не для нее – не важно. Главное, что стариком он себя не ощущал.

– Я не знаю, – ответил он, уткнувшись взглядом в стол. – Я богатым никогда не был. Да и детей маленьких у меня нет. Да уже и не будет.

– Да? Почему? – Светлые ресницы Эвы заметались вверх-вниз. – А если ты вдруг снова женишься? На молодой? И она захочет ребенка.

– Исключено, – фыркнул он, повеселев. – Если только на пожилой женщине. Тридцати пяти-тридцати восьми лет примерно.

Эве было тридцать пять.

– Женщина пожилая? – ахнула она, ее высокие скулы покраснели. – Стало быть, я пожилая женщина?

– Ну да.

Она молчала почти минуту, потом звонко рассмеялась и погрозила ему пальцем.

– Один – один, Петрович! Извини. Вышло не очень, согласна. Я не считаю тебя стариком.

– А я тебя пожилой женщиной.

И они рассмеялись уже вместе.

Оборвала веселье первой Эва. Допила кофе. Убрала чашку себе в стол. Она не позволяла уборщице мыть ее. Снова уставилась на портрет Иванова.

– Как ни крути, но у него был мотив. Деньги. Это самый сильный мотив. Даже сильнее ненависти.

– Хорошо. Это у нас получается вторая версия. Первая: сын, уставший от матери и решивший ее попугать. Но что-то пошло не так. И он по неосторожности угодил под пули.

– Да.

– Вторая: Иванов. Он давний враг Киры Сергеевны. И ему сейчас нужны деньги.

– Да. Третья?

– Третья: отец невесты. Который, по утверждениям гражданина Новикова – ярого сторонника восстановления справедливости, проживает под чужим именем с чужими документами. Кстати, проверили его?

– Да. Вроде бы все чисто. Мы ему даже пальцы откатали. По базе не проходит. К слову, того самого Пантелеева, который будто бы пропал много лет назад, тоже нет в нашей базе.

– Поэтому установить, тот это человек или нет, не представляется возможным, – резюмировал Макашов. – Родственников нет ни у того, который пропал, ни у этого?

– Нет.

– Жена теперешнего Пантелеева умерла давно.

– Совершенно верно. – И поймав недоверчивый взгляд майора, Эва затараторила: – Всё проверили. И справку о смерти жены. И место захоронения. И даже роддом, где родилась Лада Пантелеева. Все чисто. Жду ответа из архива паспортного стола. Там-то фото настоящего Пантелеева должно точно быть.

– А что тебе не нравится? Я же вижу, что тебя-то коробит. Что?

Он уже научился ее немного понимать. И то, что он про нее понимал, ему жутко нравилось. Она была правильной, честной, цельной, независимой. Она была как драгоценный камень, не желавший попасть в оправу, пусть даже и самую красивую и дорогую.

– Что мне не нравится? – Эва перевела взгляд на портреты Пантелеева и его дочери. – Все как-то слишком чисто, Петрович. Чрезвычайно чисто. Такое ощущение, что эти люди появились из ниоткуда после жесточайшей зачистки. С прекрасной легендой, правдивость которой проверить не представляется возможным. Я и так, и так. Все чисто. И всех друзей ее проверила в институте. И в зал, куда она ходит тренироваться, я ходила. Там поспрашивала. Безупречная репутация у девушки.

– А папа – тихий пенсионер.

– А папа – тихий пенсионер. Вышел на пенсию где-то на Урале. Я звонила даже туда и просила переслать мне фото из личного дела.

– И?