Королева-Малютка

Во время этого повествования большие кулаки Медора дважды или трижды сжимались, и если он не прибил на месте красноречивую соседку, то отнюдь не по недостатку желания.

Он вспомнил о Жюстене – «человеке из замка» – и поспешил подняться наверх.

Он вернулся к Жюстену, словно тот мог что-то ему разъяснить. Возможно также – ибо в сердце бедного Медора таилось и дурное, – что он хотел переложить на Жюстена часть мук, столь жестоко терзавших его самого. Медор искренне считал себя вправе карать тех, в чьей виновности не сомневался.

Это был честный и славный парень. Быть может, он действовал, сам того не сознавая, как соперник Жюстена? Кто мог бы ответить на этот вопрос? Уж, конечно, не Медор. Правда, преданность его походила на настоящий культ, но не забудем, что источником этого благоговения сначала была признательность, а затем жалость.

– Уж очень она несчастна! – говорил он.

А затем к благодарности и состраданию присоединились другие чувства: преклонение перед одиночеством матери, рабское самоотречение ввиду полной ее беспомощности, пылкий восторг перед благородной рыцарственностью ее любви.

В целом все это преобразилось в подлинную страсть, столь же бескорыстную, сколь жертвенную, и во имя этой страсти бедный малый был готов претерпеть любые муки.

Увидев, что Жюстен лишился чувств, он испытал изумление.

– Так значит, он ее любил? – сказал себе Медор. А затем спросил себя:

– Но если он любил ее, отчего бросил?

Бедному Медору было не под силу ответить на эти сложные вопросы, перед которыми порой пасуют и философы. Прежде всего, надо было помочь Жюстену – и вот тут Медор сделал все, что мог.

– Похоже, это становится моей обязанностью, – прошептал он, еще не вполне избавившись от враждебного чувства. – Я должен ходить за теми, кого люблю, а также за теми, кого совсем не люблю!

В медицине Медор смыслил не слишком много. Он плеснул воды в лицо лежавшего неподвижно Жюстена.

Мы уже говорили, что Жюстен отличался необыкновенной красотой. Ухаживая за ним, Медор поначалу всматривался в него отнюдь не ласковым взором.

Для бедного малого этот «человек из замка» был слишком уж белокож, слишком похож на женщину, несмотря на шелковистые усики над верхней губой. У него была чересчур тонкая талия и излишне мягкие волосы.

– Совсем из другого мира, – говорил он себе, – сам знал только счастье, а другим приносит несчастье… уж больно хорош собой!

Но тут Жюстен открыл глаза, и Медор, к своему изумлению, вздрогнул.

Он подумал: «Она любит его, не может не любить! Он смотрит так же, как Королева-Малютка».

Жюстен окончательно пришел в себя лишь через несколько минут. Он стал расспрашивать, и Медор, удивляясь самому себе, старался теперь отвечать как можно мягче.

Это произошло потому, что Жюстен, обретя память, сказал:

– Думаю, что сегодня вы сильнее меня, друг мой. И вы могли бы проломить мне голову об стену, если бы я дурно отозвался о ней.

Тут Жюстен протянул руку, которую Медор, хоть и с некоторым недоверием, но пожал.

Несмотря на то, что славный малый заранее радовался при мысли, как поразит в самое сердце «человека из замка», он теперь всячески стремился смягчить удар, выбирая из болтовни соседки подробности, которые оставляли тень надежды, и излагая их в присущей ему манере.

– Значит, так, – сказал он, – толком еще ничего не известно. После всего, что случилось, голова у нее была не совсем в порядке. А к ней лип один человек… я-то сам думал, что именно он и украл девочку, он вроде герцог. Ничего особенного в нем нет, только волосы и борода такие черные, каких не бывает, и кожа очень смуглая. В общем, по описанию он подходит, да и карета, в которую она села, должно быть, его… Подождите! Я не то говорю… В эту карету она села, конечно, из-за ребенка, а не потому, что предала чувство к вам… этого она никогда бы не сделала!

Жюстен вновь протянул ему руку.

Он уже сидел на приступке у кровати.

– А после того, что случилось, – спросил он, – вы ее не оставляли?

– Я ее никогда не оставлю, – ответил Медор, – разве что сам стану обузой – от старости или от болезни.

– Она иногда заговаривала обо мне? – спросил Жюстен.

– Она считала дни. Я к ней не лез, но сам думал о вас не слишком хорошо.

– И вы были правы, – с глубокой грустью отозвался Жюстен.

– Еще чего! – вскричал Медор, полностью забыв прежние свои мысли. – Если кто-нибудь скажет о вас дурное слово, ему придется иметь дело со мной. Ладно уж! Лучше поздно, чем никогда, и, как говорится, любой грех можно простить, было бы раскаяние. Разве только…

Он умолк, и взгляд его стал мрачен.

– Разве только вы женились на другой, там, у себя! – закончил он глухим голосом после паузы.

Вместо ответа Жюстен лишь улыбнулся.