Королева-Малютка

– Ой, мамочка! – всхлипнул ребенок. – Иди сюда, ко мне, прошу тебя!

– Заткнись! – повторил Саладен.

Жюстина вздрогнула и затихла.

Саладен приподнял одну из шторок, чтобы в фиакре стало немного светлее. Негодяй хотел получше рассмотреть свою добычу.

– Вот это да! – произнес он. – Овчинка стоит выделки! Девчонка не успеет и глазом моргнуть, как станет первой ученицей мадемуазель Фрелюш, единственной наследницы мадам Саки.

«Судите сами, – вернулся он к прерванным размышлениям, – все зависит от положения, которое ты занимаешь в обществе. Есть люди, которые крадут золото мешками, но не подвергаются и четверти тех опасностей, что грозят мне, пожелавшему заполучить несчастные сто франков. Однако сперва требуется набить руку, поэтому приходится начинать с малого».

Фиакр остановился перед домом № 17 по улице Сен-Поль.

– Кучер, – сказал Саладен, – мой маленький больной уснул у меня на коленях, я не хотел бы напрасно будить его; спросите, пожалуйста, живет ли здесь мадам Герине.

Кучер слез с облучка, направился к дому и через минуту вернулся. Когда он заглянул в фиакр, Саладен уже успел нацепить свой чепец и взять Жюстину на руки.

Разумеется, в доме никто не знал никакой мадам Герине. Саладен сделал вид, что очень огорчен, и, глубоко вздохнув, произнес:

– Ах ты, Господи! Бывают же подлые люди! Мне дали неправильный адрес. Что ж, делать нечего… Отвезите нас на угол бульвара Монтрей и Триумфальной улицы… Взгляните, какой он бледненький, бедняжка!

– Какая хорошенькая девочка, – заметил кучер.

– Это мальчик, но такой хиленький, что все принимают его за девочку, – объяснил Саладен.

Он поцеловал ребенка, плотно закутанного в старую шаль, и кучер вновь занял свое место.

Пока фиакр ехал от улицы Сен-Поль до бульвара Монтрей, выходящего к заставе у Тронной площади, Саладен безжалостно разделался с нарядом Королевы-Малютки. Негодяй оставил ей лишь нижнюю юбку без турнюра. В процессе этой операции он обнаружил на груди, возле правого плеча девочки родимое пятно.

– Смотри-ка! – воскликнул Саладен, с любопытством разглядывая эту природную отметину. – Настоящая вишенка! Да какая прелестная! Наверняка мамочка все время целовала ее. Да, этот знак мог бы создать мне кучу проблем, если бы находится на лице малышки. К счастью, он не виден, если только наша красавица не станет носить вызывающе открытых платьев!

Таким образом, дружески болтая с самим собой, славный юноша отвлекся от вишенки, которая могла служить лишь объектом любопытства, поскольку ее никак нельзя было продать, и обратил свой взор на золотой крестик, висевший у малютки на шее; цепочка крестика была сделана из того же благородного металла.

– Я не стал бы надевать эту вещицу на девочку за просто так, – задумчиво пробормотал Саладен.

Затем, словно вспомнив о чем-то, воскликнул:

– Ну-ка, посмотрим! Только что я говорил, что лучше бы дети гуляли в ошейниках, словно щенки спаниелей. Любящей мамочке пришла в голову та же самая мысль!

Саладен повернул крестик: на его обратной стороне было отчетливо выгравировано:

«Жюстина Жюстен, улица Лакюе, номер 5. Мадам Лили».

– Ага, – проворчал юнец, извлекая из глубин бездонного кармана жуткого вида нож с основательно сточенным лезвием, – все это нам давно известно. Я досыта налюбовался на горести и беды, причиной которых были такие же вот крестики; даже в пятом акте драмы не всегда удавалось расхлебать эти неприятности… Сначала я сцарапаю надпись на кресте, а потом, быть может, срежу и ее вишенку.

Несколькими уверенными движениями Саладен уничтожил кончиком страшного ножа выгравированные на металле слова. Довольный своей предусмотрительностью, юнец засунул драгоценность поглубже в карман, и произнес:

– В такой работе, как моя, мелочей быть не может! Теперь – приступим к главному! Если мне удастся получить у Лангедока свои вещи, дело в шляпе!

Кучер остановил коней. Поправив на голове чепец, Саладен выпрыгнул из фиакра и подошел к облучку.

– Ребенок уснул, и я не хочу его будить, – заявил юный негодяй, – а мне надо уладить кое-какие дела на ярмарке; на это мне потребуется не менее четверти часа. У вас честное лицо, к тому же я запомнила ваш номер. Посторожите мое сокровище, и вы получите хорошие чаевые. Если малыш проснется, постарайтесь не давать ему говорить: слова надрывают его крохотную больную грудь. У него уже начался бред. Не правда ли, так жалко смотреть, когда болеет такой ангелочек? Он хочет видеть свою мамочку, а та, бедняжка, давно уже умерла… Ах, Господи ты Боже мой!

Тут Саладен вытер вуалью глаза и продолжал:

– А я – всего лишь бабушка, и, видит Бог, если я решилась продать кое-какие вещи на ярмарке, то только для того, чтобы у малютки был хлеб и все необходимое. Ах он, мой золотой! Ах он, мой бесценный!

И Саладен рысцой припустился вниз по Триумфальной улице, а потом свернул за угол возле Тронной площади.

День клонился к вечеру. Было не меньше пяти часов пополудни.