Королева-Малютка

– Все эти люди собрались здесь ради нее. Ее любили все, и если бы все они стали искать ее днем и ночью, как стану искать ее я…

– Я обязательно буду искать, – произнес у Лили над ухом глухой голос, – искать днем и ночью…

Она посмотрела на говорящего. Лицо несчастного Медора опухло от слез.

– Завтра, – произнесла она, – эти люди обо всем позабудут…

– Но я, – воскликнул Медор, – я не забуду никогда!

Вместо благодарности Лили, словно ребенок, которому обещают исполнить совершенно нереальное желание, только пожала плечами.

– Вы меня еще не знаете, – выразительно заявил Медор.

Но тут Лили вспомнила, о чем думала минуту назад.

– Я хочу вернуться! Хочу вернуться! – воскликнула женщина. – Мы же совсем не искали Жюстину, сад большой, а она такая маленькая. Чтобы спрятать ее, хватит и большой цветочной клумбы. Все эти люди идут вместе со мной, наверное, никто не откажется помочь мне в поисках, а завтра…

– К тому же, – заторопилась Лили, отталкивая протянутые к ней руки, – я кое-что забыла в саду… Вы мне не верите, а я действительно забыла… Послушайте, матушка Нобле, покажите мне то место, где вы видели малышку в последний раз… я взгляну на землю, по которой ступала ее маленькая ножка… и унесу эту землю с собой… возьму ее… и сохраню…

Молодую женщину душили рыдания.

– Ну, полно! Полно! – успокаивал ее сержант, усиленно моргая глазами.

Судя по виду Медора, тот уже готов был кинуться на стража порядка с кулаками и отвести Лили обратно в сад, поэтому сержант быстро прибавил:

– Дружище, у тебя чувствительное сердце, но время не ждет. Господин Пикар и господин Риу издалека машут мне руками… Даю голову на отсечение: они решили прочесать пряничную ярмарку, что раскинулась на Тронной площади. Сегодня – последний день торговли, так что вперед!

Признав правоту сержанта, Медор увлек за собой Лили; та больше не сопротивлялась.

Оба агента, господин Пикар и господин Риу, неожиданно исчезли.

Процессия продолжала двигаться вперед. Чем ближе она подходила к улице Лакюе, тем больше любопытных примыкало к скорбному шествию. На площади Мазас оно увлекло за собой всех зевак, собравшихся вокруг канатной плясуньи, ежедневно демонстрировавшей здесь свое искусство, пылкой поклонницей которого была Королева-Малютка. Канатная плясунья вместе со своими тремя крошками-девочками и двумя маленькими мальчиками присоединилась к процессии; дети были совершенно не похожи друг на друга.

Взглянув на семейство уличной комедиантки, пораженная Лили шептала:

– Неужели все эти дети – ее собственные?

– Все матери немного колдуньи, – усмехнулся сержант. – Поищем на Тронной площади. Вперед! Вперед!

Теперь на каждом шагу им встречались соседи, те, кого Лили видела каждый день и кто каждый день останавливался поговорить с Королевой-Малюткой, улыбался ей или целовал ее.

– Неужели это правда? – всплескивали руками люди. – Не может быть! Она была такая хорошенькая! Особенно сегодня утром, когда отправлялась на прогулку! А как кокетливо держалась! Как изящно ступала своими хорошенькими ножками, как разворачивала носочки!

– Проходя мимо, она поздоровалась со мной…

– Она пела и смеялась…

– Они украли ее у меня! – говорила всем Лили. – Я совсем одна, у меня больше никого нет, это правда, чистая правда!

– Господи, да со мной впервые приключилось такое! И надо же было негодяям украсть именно Королеву-Малютку! – рыдая, причитала Пастушка, пряча лицо под широкими полями своей огромной соломенной шляпы. – Такой ребенок, его все знали! Теперь пиши пропало! Никто больше не доверит мне своих детей!

Надо сказать, что этим вечером мамаше Нобле действительно не пришлось разводить по домам своих овечек. Пока процессия двигалась по улицам, можно было заметить, как родители, одни за другими, молча хватали своих детей и, словно драгоценную добычу, быстро тащили их домой.

Когда толпа дошла до полицейского участка, Пастушка окончательно лишилась своего стада.

Скрестив руки на груди под старой шалью, мадам Нобле злобно сверкнула глазами в сторону Лили и проворчала:

– А ведь жалеть все будут ее!

Почтенную матрону пригласили войти в участок следом за Лили; сраженная горем несчастная мать хранила молчание. Затем позвали еще дюжину выбранных наугад свидетелей, остальные же остались ждать на улице.

Милорд, как упорно называли в толпе смуглого иностранца, вместе с обоими агентами и одним сержантом городской стражи уже находился в кабинете полицейского комиссара.

В приемной, где сидел секретарь, Лили предложили стул; Медор, словно часовой, встал рядом.

– Это гораздо хуже, чем мятеж, – сказал второй сержант секретарю. – Я работаю вот уже двенадцать лет, но никогда не видел ничего подобного. Подняли шум, словно украли не простую девчонку, а настоящую принцессу.

Секретарь с сосредоточенным видом сунул за ухо перо; ему предстояло еще раз сто выслушивать подробный рассказ о случившемся. Лили молча плакала; Пастушка роняла отрывистые фразы:

– А мне отдуваться! Мне одной! Вот увидите, только я и пострадаю!