Королева-Малютка

В ту минуту, когда вконец отчаявшаяся мадам Саладен уже собиралась махнуть на все рукой, у входа со стороны улицы Бюффон началось оживление: на прогулку вышли юные питомцы соседнего пансиона. В это же время со стороны площади Валюбер тоже толпой повалили люди. Но и это еще не все: объявили о скором закрытии зверинца, и множество любопытных, бегом устремившись по аллее, обсаженной японской мушмулой, заполнило рощу; в довершение суматохи по улице Бюффон как раз возвращались посетители Музея.

Жители предместий оживленно обсуждали медведя: этот зверь пользуется наибольшей популярностью в Париже. Из уст в уста передавалась легенда о прожорливой кошке, которая была столь неосторожна, что, преследуя подраненную птицу, бросилась за ней в ров к медведю; зверь по имени Мартен, не моргнув глазом, проглотил и птицу, и кошку…

Пока парижане живы, они будут обсуждать эту душераздирающую историю.

Среди посетителей сада можно было увидеть семью англичан: семь девиц, семь шалей в розовую и голубую клетку, семь зеленых вуалей, четырнадцать длинных ног, подпрыгивающих при каждом шаге и удивительно похожих на лапки египетских ибисов; тощая и сентиментальная мамаша; гувернантка, смиренная, словно побитая собака, и лорд с лицом апоплексического цвета, имеющий в своем отечестве лавку скобяных товаров на Стрэнде. Не было недостатка и в провинциальном обществе: дюжина мужских и женских зонтиков и громкие голоса, которые на своем диалекте превозносят Марсель или Ландерно; да и то сказать, что в нем хорошего, в этом Париже? Только одно: обеды по 32 су. Но надо признать, что провинциалы находили эти обеды воистину отменными.

Итак, в Ботаническом саду собралась толпа, какой нигде больше не увидишь: тут можно встретить крестьян, только что прибывших с ярмарки в Кальвадосе, вездесущих парижских мальчишек, изрядное количество государственных мужей, целые роты военных, а еще пашей, одалисок и даже заблудившихся ученых.

Глаза Саладена округлились, ноздри почуяли запах добычи. Теперь оставалось лишь дождаться какого-нибудь ничтожного, ну совсем крошечного, происшествия… Тогда в многолюдной толпе начнется немыслимая сутолока и неразбериха.

Чтобы поймать рыбку, рыбаки мутят воду. Когда ничего не случается, надо предпринять что-то самому.

Орлиным взором Саладен окинул горизонт, высматривая, не маячит ли где мелкое происшествие. Он увидел торговца константинопольской нугой: одинокий турок в тюрбане шел, заложив руки за спину; в глазах этого человека светилась тоска Миньоны, оплакивающей разлуку с родиной. Еще Саладен заметил, что у калитки, выходящей на Орлеанский вокзал, остановился просторный фургон, битком набитый кормилицами в крахмальных чепцах.

Итак, в душе Саладен возблагодарил Провидение, покровительствующее волкам, ибо зуавы[11], в изобилии шатающиеся по аллеям сада, уже почуяли приближение этого скопища кормилиц.

Вращая веревочку для Королевы-Малютки, Саладен, принявший обличье достойной женщины, снискал всеобщее расположение. Воспользовавшись этим, юнец склонился к уху своего соседа, оказавшегося таксидермистом с улицы Жоффруа-Сент-Илер и изготовлявшего чучела рептилий, и произнес, кивнув на торговца нугой:

– Хотите взглянуть на эмира Абд-эль-Кадера?

Слова Саладена услышали еще шестеро зевак, которые тут же подхватили: Абд-эль-Кадер!

– Абд эль-Кадер! – тут же завопили сотни голосов.

Сам торговец нугой, разволновавшийся от одной только мысли о том, что увидит сейчас своего знаменитого соотечественника, стал озираться в поисках Абд эль-Кадера.

Началась суматоха. Английское семейство, чопорные провинциалы, мальчишки, крестьяне, бесчисленные солдаты, ученики коллежа, пансионеры – все разом яростно устремились вперед, чтобы поглазеть на отважного бедуина, столь долго наносившего поражение за поражением французской армии.

– Стройтесь, дети! – закричала испуганная мадам Нобле.

Но тут показался фургон с кормилицами, напоминавший праздничный букет пунцовых пионов. Бойкие особы в чепцах громко смеялись и болтали одновременно. Их было не меньше дюжины, и за один присест они успели выпить не меньше вина, чем полсотни саперов.

Зуавы и прочие сверкающие мундиры, как кавалерийские, так и пехотные, зажатые обезумевшими от любопытства зеваками, услышали и почуяли жизнерадостных дам. Видели ли вы когда-нибудь горячих жеребцов, разносящих в щепки забор, преграждающий путь на луг, где, пасутся кобылицы? Так вот, все эти разномастные особы мужского пола, дрожа, подскакивая и раздувая ноздри, чтобы полной грудью вдохнуть ветер, дующий со стороны кормилиц, с победным ржанием ринулись через толпу, пронзили ее, просочились сквозь все заслоны, как сквозь сито, и вот уже букет пионов распался на отдельные цветы, вокруг каждого из которых немедленно зароились яркие мундиры.