Королева эпатажа

Дама под вуалью некоторое время стояла неподвижно, разглядывая лицо спящего. Красивый молодой человек. И такой печальный… Она тихонько усмехнулась и сунула руку в складки своего платья. Никто, кроме нее, не знал, что у нее под юбками был пришит карман — большой карман, куда, при надобности, можно было много чего упрятать — хоть штуку ткани! Однако сейчас она ничего туда прятать не стала, а, напротив, нашарила там пятисотрублевую ассигнацию. Дама положила купюру рядом с письмами, послала спящему молодому человеку воздушный поцелуй и тихонько вышла.

Говорят также, что однажды к Карлу фон Мелю, владельцу ювелирной лавки в Санкт‑Петербурге, явилась некая прелестная дама и отрекомендовалась мадам Софьей Литвиновой.

— Мой муж — известный психиатр, — сказала она, посматривая на ювелира застенчивым взором из‑под вуалетки в мушках. — Быть может, вы читали о нем в «Санкт‑Петербургских ведомостях»? О его новой клинике для несчастных маниаков?

Карл фон Мель кивнул. Разумеется, он слыхом не слыхал ни о каком докторе Литвинове. И что за дело ему до знаменитого психиатра и его новой клиники? Сам фон Мель, слава тебе, Господи, совершенно здрав как душевно, так и физически. Конечно, все мы под Богом ходим, однако сейчас ему никакой врач не надобен.

— Мой супруг получил недавно очень крупную сумму денег, — шепнула дама доверительным тоном. — И был так добр, так мил, что решил сделать мне подарок…

— Так, так! — оживился фон Мель. — Понимаю, понимаю! Он хочет подобрать какую‑нибудь безделицу в моем магазине?

— Ну да, что‑нибудь из новейшей парижской коллекции, — кивнула дама. — Может быть, колье, брошь, несколько колец…

— Пардон, мадам, заранее прошу прощения за неделикатный вопрос. Однако я должен знать, на какую сумму подобрать драгоценности, — с извиняющейся улыбкой спросил ювелир.

Дама огляделась с рассеянным выражением и простодушно сказала:

— Ну, что‑нибудь тысяч на тридцать рублей. Это возможно?

— Конечно! Авек плезир, с удовольствием! — воскликнул фон Мель и провел даму в приватное помещение, куда приказчики немедленно начали приносить футляры с драгоценностями.

Ювелир сам присутствовал при выборе и примерке и глаз с дамы не спускал. Недавно он встречался с коллегой из Варшавы, и тот рассказывал, что в городе появилась неуловимая воровка. Слышали о ней и в Кракове, и в Киеве. Почем зря «бомбит» — это на языке преступников означало «грабит» — ювелирные лавки. Да как дерзко, как хитро! Нет, она не налетает с бандой громил, не стреляет и не режет всех подряд. Ничего такого! Явится разряженная в пух, назовется какой‑нибудь светлейшей княгиней фон‑дер унд цу, твою мать, — и скажет, что желает заказать, скажем, колье по своему фасону. Ювелир откроет ей все мешочки с бриллиантами или сапфирами, а она примется строить из себя привереду — и те камушки ей не хороши, и эти дурны. Ювелир и его приказчики так вокруг нее и бегают, так и суетятся, а она между тем незаметно загребает камни своими длиннющими ногтями, под которыми намазано особым клеем. Камушки и прилипают незаметно. Потом встанет этак гневно:

— Да у вас никакого приличного товара нету!

И — фр‑р! — только ее и видели. Вместе с камушками баснословной стоимости…

В некоторых лавках, рассказывал знакомый фон Меля, возмущенно тараща глаза, она являлась в самом неприметном виде, но в руках держала маленькую обезьянку. Обезьянка смешила покупателей и приказчиков и до поры вела себя смирно, но лишь только какая‑нибудь покупательница брала кольцо, желая его померить, обезьянка выхватывала его своей цепкой лапкой, совала в ротишко и — ап! — глотала, а потом бегом бросалась из лавки. Поди поймай ее!

Ну, а ее хозяйка, натурально, поднимала крик, бросалась ловить свою любимицу и тоже исчезала бесследно. А ежели какому‑нибудь расторопному ювелиру все же удавалось схватить ее за юбку, дама принималась плакать горькими слезами и уверяла, что, лишь только придет домой и изловит обезьянку, тотчас даст ей слабительного или сделает клизму, а потом вернет, всенепременно вернет покражу, отмыв ее собственноручно! Нет нужны объяснять, что она не возвращала драгоценностей и не возвращалась сама…

Поэтому нет ничего удивительного, что господин фон Мель, ювелир из Санкт‑Петербурга, чрезвычайно внимательно следил за клиенткой, которая назвалась супругой знаменитого психиатра. Тем паче, что на ее крошечных изящных ручках и впрямь были очень длинные роскошные ногти.

Однако дама камушки без толку не ворошила, не привередничала, вела себя скромно, всем восторгалась, довольно быстро отобрала колье, кольца и броши ровнехонько на тридцать тысяч рублей и условилась с ювелиром, что он завтра ровно в полдень сам доставит ее покупку вот по этому адресу (тут она подала карточку знаменитого доктора), где и будет произведен расчет. Обворожив всех своими манерами, дама удалилась.

Разумеется, назавтра ровно в полдень господин фон Мель стоял у крыльца дома доктора Литвинова. На звонок открыл лакей, за его спиной маячила супруга хозяина в шляпке и перчатках, готовая уходить.