Королева его сердца

– Нет. Я никогда не позволяла ни одному мужчине… – Данте не понял, доставили ли ему радость или причинили боль ее слова о том, что она не позволяла ни одному мужчине, кроме него, близости, которая могла бы ее ранить. – Моя мать предостерегала меня от доверчивости к таким мужчинам, как ты. Вы, мужчины, всегда жертвовали любимыми женщинами ради своих тайн, которые вы тщательно скрывали, ради долгов перед вашим прошлым. Ты… ты совсем такой же, как мой отец.

Луна скрылась за облаком и почти сразу вынырнула снова; казалось, весь ее свет пролился только на них.

– Как странно. Я только что думал о том, что поступаю так, как мог бы поступить лишь я сам.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мой отец соблазнил мою мать, отлично зная, что никогда на ней не женится.

Он мог бы поклясться, что у него никогда не возникала мысль о женитьбе на Глориане. Но почему тогда его сердце падало и замирало, как будто только что на его глазах разрушилась самая дорогая мечта, и ему незачем теперь было биться?

– Да, именно так мой отец поступил с матерью. Я клянусь, что никогда не допущу, чтобы такое случилось с моей любимой.

Данте забыл тот далекий день, когда держал в объятиях рыдавшую Елизавету Тюдор, зная, что никогда не сможет быть ей любящим мужем. Он тогда знал, что Елизавета вырастет и превратится в одну из тех женщин, которые не думают ни о ком, кроме самих себя, что ее алчная натура сделает для нее невозможным довериться мужчине, а ее глубокий эгоизм не позволит ей полюбить никого.

Теперь он держал в объятиях рыдающую Глориа-ну – женщину, которая так много думала о других, что простой разговор об отце, которого она никогда не видела, погружал ее в отчаяние. Несмотря на всю ее браваду на словах о том, что она должна посвятить свою жизнь цирковому искусству и стать звездой и ей не нужен спутник жизни, Данте понимал, что она боится жизни, боится страданий и поэтому избегает мужчин. С каждой минутой он все больше разрывался между невозможностью разрушить равновесие своей жизни и желанием завоевать доверие Глорианы и добиться взаимной любви.

Его путь был уже определен. Он должен вернуться в свою эпоху и бороться за свое положение, за состояние, за уважение – за все то, чего у него никогда не было.

И его будет вечно преследовать воспоминание о красавице с изумрудными глазами, горевшими дивным светом для него, Данте Тревани, независимо от того, располагал бы он всеми благами или нет. Он жаждал обладать ею один раз, всего один раз, чтобы почувствовать, как ее гладкие как шелк ноги обовьют его бедра, почувствовать, как набухнут ее груди и как польется навстречу ему – ему – ее женская зрелость.

У него вырвался стон отвращения к себе, когда он понял, что громовый зов его чресел мог возобладать над его самыми лучшими намерениями. Он с усилием вернул себе самообладание:

– Клянусь, я никогда не поступлю так, как отец. Я очень сожалею, что от нашего общения осталась только боль, Глориана.

– Боль не имеет к этому никакого отношения, по крайней мере с мужской точки зрения.

– Ты ошибаешься. – В ответ на ее вопросительный взгляд ему захотелось объяснить ей то, что только теперь стало с ним твориться. – Отец однажды попытался объяснить мне, что произошло между ним и моей матерью. Тогда мне едва исполнилось шестнадцать лет, и я был исполнен праведного гнева из-за того, что меня выбросили в этот мир как бастарда – незаконнорожденного ребенка. Я обвинял отца во лжи, с помощью которой он пытался представить себя в лучшем свете. Вот каким я был глупым, неоперившимся юнцом! Но отец был примерно в таком же возрасте, когда оказался наследником королевства, которое в один прекрасный день поглотило чуть ли не всю Европу. Он был слишком молод для того, чтобы мудро править, и его на каждом шагу ставила в безвыходное положение кучка советников и тщеславных вельмож, ухитрявшихся править страной через его голову. Он встретил мою мать, полюбившую Карла-мужчину, а не Карла-короля. Они провели лето любви в Италии. Всего одно лето.

– Твоя мать старалась держать тебя подальше от него?

– Наоборот. Она всегда старалась действовать в моих интересах. Ей стоило многих унижений добиться того, чтобы я находился при дворе, в поле зрения отца. Когда я вырос, отец оценил мои способности. Он хорошо мне платил – лучше, чем другим, похвалявшимся умением владеть мечом, – как я думал, для успокоения своей совести. Мать считала, что так он выражал свою любовь, никогда не признавая меня своим законным сыном.

– Мой отец всегда присылал деньги, – прошептала Глориана. – Я постоянно втайне мечтала о том, что в один прекрасный день он покажется мне, заняв место среди зрителей, посмотрит наше представление, что я увижу его и буду знать, что это мой папа. Мать говорила, что он не мог этого сделать, потому что это слишком задело бы его жену и детей.